В 90-х годах прошлого столетия Тбилиси был во власти вооруженных банд. Фото Георгия Цагарели
Наша еженедельная газета считалась прогрессивной. Поэтому, когда возникли финансовые затруднения, хорошие знакомые, сами арендовавшие под издательство одно из зданий в бывшей шелкоткацкой фабрике, приютили нас, выделив комнатку и пару компьютеров. Машины думали туго. А поскольку в то время часто и надолго отключали свет, то, чтобы не сорвать график выхода газеты, я и напарник за два–три дня до дедлайна фактически не покидали рабочие места. Засиживаясь допоздна, не уходили домой и по другой причине – в Тбилиси было опасно. Ночью город оказывался в абсолютной власти мутных вооруженных шаек. Пройти 100 метров без приключений было делом невозможным, а добраться до дома целым и невредимым – разве что в сопровождении стаи невидимых ангелов-хранителей. Оставаясь на ночь у компьютеров, мы мучились вопросом: почему никто не совершает налет на издательство – ведь есть чем поживиться? Унылый капитан милиции с «макаровым» на боку, делавший вид, что охраняет офис, помехой грабителям точно не был.И вот в одну из ночей, когда компьютеры в очередной раз засомневались в необходимости выполнения заданной команды, входная металлическая дверь сотряслась от удара. Потом от еще одного, и раздалось невнятное рычание. Мы выглянули в коридор. Капитан одной дрожащей рукой сдвигал задвижку, а другой поворачивал в замке ключ.
Плечи вошедшего тут же заняли весь проем, голова заслонила луну, и ее ядовитый свет стал просачиваться сквозь копну взъерошенных волос. В глазах размером с кофейное блюдце сверкали молнии, из ноздрей явившегося валили пар и дым, а изо рта вместе со словом: «Позвонить!» – исторглось немного пламени. Капитан изобразил непонимание происходящего, я действительно не понимал, почему он открыл дверь, а напарник кивнул на кабинет хозяина издательства – единственный телефон находился там.
Пол жалобно застонал под ногами пришельца. Стены содрогнулись, и свет в коридоре померк. Иоганн Гуттенберг с заставки второй версии программы PageMaker в сильном смятении скрылся где-то в компьютерных недрах. Сами машины зависли, и их пришлось перезапустить. Но только через полчаса, когда незнакомец, наговорившись по телефону, покинул здание, бросив на прощанье загадочное: «Везден Шоприан». Капитан пояснил: «Не шоферил он весь день, а зовут его так – Везден Шоприани. Сван, наверное, из Эцери – оттуда род Шоприани».
На следующую ночь в офис опять постучали. Но робко. Капитан открыл дверь только после долгих просьб. Это был посланник Вездена, которому он под страхом смерти велел без нас не возвращаться: «Наш цех тут, в двух шагах, я вас очень прошу – хотя бы на пять минут, а то, правда, хозяин голову мне оторвет».
Везден Шоприани восседал один во главе накрытого стола. Блестели под ярким светом бутылки с водкой, запеченный поросенок улыбался так, будто в последний миг своей жизни догадался, что ему предстоит быть съеденным Везденом, и впал от этого в блаженство, от хачапури исходил ароматный пар, к которому примешивался запах дыма недавно прокопченных свиных ребер, а также острого лобио, защекотал и задразнил ноздри красный ткемали, и чуть дальше зеленела нарезка подозрительной колбасы. Отказываться от угощения было опасно – об обидчивости и вспыльчивости сванов ходили легенды. К тому же желудки наши настоятельно заурчали. Пили и ели почти что молча. Единственного оставшегося работника Везден пару раз погнал в соседнее здание, где разливали водку. Стало понятно, что алкогольный цех находится под его сильным влиянием. И это насторожило – работы по горло, а изобилие водки угрожало графику выпуска нашего еженедельника. От поросенка остался скелет, от хачапури и лобио – воспоминания, колбаса перестала зеленеть и приобрела неопределенный оттенок, возлияниям забрезжил конец, когда Везден Шоприани торжественно объявил: «Вы оба мои брата. Старшие. Моя жизнь отныне в ваших руках». Потом он отстегнул с шеи серебряную цепь, опустил ее в стакан с водкой: «Когда пьешь с серебром – это братство», – пояснил он, вливая в себя водку. Мы повторили следом, чем несказанно обрадовали его: «Теперь мы – братья! Выпьем за это. Будем пить три дня!»
На рассвете мы вернулись к компьютерам, не очень понимая, сколько еще пришлось выпить. Зато прекрасно помнили, откуда у нас взялась груда женских колготок и несколько пар мужских носков. Все черного цвета. Перед тем как попрощаться, Везден Шоприани завел в небольшой склад с продукцией своего цеха и скомандовал: «Братья, берите все! Это ваше!» Он очень расстроился, когда мы скромно ограничились парой носков – их больше не оказалось, разволновался, пригрозил все сжечь, если не возьмем колготок сестрам и подругам. Сопротивляться ожившей в облике человека скале было бессмысленно. Мы сидели и думали, куда девать это добро, которое без упаковки и дарить кому-то было неудобно, а выбрасывать жалко. Выручил капитан: «В деревню могу отправить – всем родственницам и соседкам хватит». И ушел искать подходящую коробку. Напарник мой подумал и решился презентовать несколько пар подруге.
Следующей ночью за нами опять явился посланец от Вездена. И мы опять, не желая ставить под угрозу его голову, рискнули графиком выпуска газеты. Наш сванский брат, как и накануне, сидел за накрытым столом, но уже без поросенка, и в точности повторилась предыдущая ночь. Пили и закусывали большей частью молча, на рассвете Везден снова загрузил нас колготками и лишь добавил: «Если бы, братья, вы знали, какое большое дело сделали, разрешив мне позвонить!»
Капитан с сочувствием посмотрел на нас и со словами: «А эти жене в деревню отправлю» – пошел за новой коробкой. «Взял бы Наташе еще, пока угодник сельских дам не вернулся», – предложил я, но напарник отмахнулся: «Она сказала, что лучше голой будет ходить, а колготки для инвалидок не наденет. Ни одной нормальной пары – то пятки нет, то половины разных длин». Потом устало добавил: «Ты как знаешь, а я к Вездену больше не ходок – лучше пусть гонцу своему голову отрывает, чем моя взорвется. И полномера надо успеть сверстать к утру».
Возможно, он поступил бы так, как намеревался, только тем вечером явился сам Везден Шоприани. Приобретенный брат, не слушая возражений, подхватил меня правой рукой, напарника – левой и понес нас в свое логово. Капитан вышел следом. Он улыбался во весь рот и показывал пустую коробку из-под телевизора Sharp. Для новой партии колготок.
Всему, как известно, наступает конец. И паленой водке из соседнего цеха тоже. И опасной колбасе. А сценарий ночных посиделок у Вездена Шоприани не завершался иначе как заходом на склад. Но на третью ночь брать было нечего, кроме пустых стеллажей. «Не зря я всех уволил, – вышел из себя Везден. – Разворовали все! Увидимся, братья! Еще не раз увидимся!..»
Напарник уцепился за перила, чтобы не упасть: «Я не могу работать. Я пошел домой… Все равно номер уже завалили, в срок не успеем». Со стороны набережной Куры раздались выстрелы. «Может, пересидим на работе?» – предложил я. «Раз со мной сванский братец не справился, то эти и подавно не смогут. А то даже лучше от пули, чем от паленой водки», – глубокомысленно изрек он и полез за сигаретами. Но вместо них извлек что-то черное и длинное. Оно тянулось и тянулось без конца. «Откуда эти чертовы колготки взялись? – удивился напарник. – Склад же пустой был?» «Для дорогого брата Везден припрятал последнюю пару», – предположил я. «Тебе смешки и шуточки, а из-за этого дерьма Ната на меня обиделась, даже фетишистом сгоряча обозвала, – пожаловался приятель и нервно закопошился в карманах. – Только одну пару успел сунуть?.. Интересно все-таки, что за такой важный телефонный звонок был у нашего младшего братишки?»
Этот вопрос остался без ответа. Колоритный сванский брат так же внезапно исчез из нашей жизни, как и возник. Через несколько дней мы решили его проведать, но чулочно-носочный цех оказался опечатанным, и о Вездене Шоприани узнать ничего не удалось. Наш еженедельник какое-то время выходил по графику, однако проблемы, связанные с выпуском, нагромождались и в конце концов стали непреодолимыми.