Николай Калиниченко
По России медведи не ходят, их по России возят. Фото Reuters
Чего-то подобного ждали мы в Краснозагорске и очень удивились, когда в администрации нам посоветовали съездить к дяде Толе.
– А что с собой взять? – спросили мы.
– Водочки захватите и бананы для Мити. – Марина Раисовна как-то особенно сладко вздохнула.
Ферма Анатолия Искандерова расположилась за городом у подножия лесистой сопки. Группа приземистых строений отделена от дороги полями и выпасами.
– Это все его угодья, – поясняет веселый водитель, – вон, видите, кони пасутся.
Ни забора, ни ограды вокруг зданий нет. Въезд на территорию отмечает арка из фэнтезийно переплетенных ветвей, украшенная на языческий манер цветами и лентами.
Навстречу выходит хозяин. Невысокий крепкий мужчина. Загорелый дочерна, с тюркской чертовщинкой в глазах, седые волосы в беспорядке, во рту поблескивает золотой зуб. Не то местный лешак, не то отошедший от дел соловей-разбойник.
Пожимаю руку Искандерову и замечаю увечье – отсутствуют мизинец и часть безымянного пальца. Ощущаю внезапный холодок, словно эти призрачные конечности вдруг коснулись моей кожи.
Сначала мы размещаемся под деревянным навесом. Выкладываем на длинный стол дары. Хозяин выпивает рюмку за знакомство и куда-то уходит, оставляя нас осматривать территорию. Под навесом расположилась коллекция старых бытовых приборов. От древнего угольного утюга до причудливых советских веялок, походящих на эскадру космических кораблей. В углу на стене – небольшой ковер с вышитым портретом важного азиата, облаченного в европейский костюм. Серый пиджак украшен настоящим иконостасом из наград.
– Это Расул Гамзатов – великий поэт Дагестана, – поясняет нам один из работников Искандерова по имени Ефим, – его Анатолию глава округа подарил.
– Да нет! Что ты говоришь? Это покойный сердар туркмен Сапармурат Ниязов! – вступает в спор второй, Яшка.
– Это дед мой! – смеется подошедший Искандеров. – Большой человек был. В Уфимской консерватории на курае играл.
Мы уважительно киваем, отмечаем, сколько у деда наград, но Искандеров опять смеется:
– Нет-нет, это не его пиджак. Тут, видите, какая штука вышла: случился как-то у Леонида Ильича Брежнева день рождения. За полгода до этого курултай собрали и решили генеральному секретарю ковер в подарок сшить. Из лучшей шерсти! Сказано – сделано. Швеи-ударницы за станки сели. Работают день и ночь, к сроку успеть стараются. Только в тот год Леонид-ага себе еще четыре новые медали повесил. А ковер-то уже почти готов. Лицо только и осталось. Стали думать, как тут быть. Отошлешь без новых наград – вождь обидеться может. Вот и решили Брежневу другой подарок послать, а ковер, чтобы добру не пропадать, деду моему преподнести. Голову поменять, а пиджак оставить.
Мы дивимся на чудный брежневский наряд, а Искандеров уже зовет нас за собой:
– Пошли-пошли. Митю кормить будем.
Мы минуем длинный приземистый дом и оказываемся у забора. За забором у конуры, больше напоминающей хозблок, на цепи сидит молодой медведь. Уже крупный, но еще не набравший мяса и потому слегка нескладный.
Искандеров зовет его:
– Митя-Митя!
Лохматый подросток басовито отвечает хозяину, смешно вытянув верхнюю губу. Достаем бананы, и медведь, учуяв лакомство, направляется к нам. Мы принимаемся кидать Мите фрукты. Зверь подбирает их очень аккуратно, а потом заглатывает, запрокинув вверх лобастую башку.
– Очень он у меня домашний, – вздыхает Искандеров. – Я его мамку, Матрешку, в цирке выкупил за бесценок. Кому нужна старая беременная медведица? Привез сюда, роды принимал. Потом у Матрены боли в хребте сделались и ноги отнялись. Пришлось пристрелить... А с ним, как видно, нам до конца жить. Только цепь надо толще – в силу он входит.
Внезапно за нашей спиной раздаются чавканье и хрюканье. Мы оборачиваемся и видим приземистое создание, похожее на болотную кочку с пятачком.
– Это Иштар, – поясняет хозяин, – голубой бородавочник. Очень редкая порода. В неволе не живет почти. По всему миру не больше двух десятков у частных владельцев. И то в основном мальчики, а у меня вот девочка в самом соку. Тут на днях Барбра Стрейзанд писала, знаете, певица из Америки. Хочет своего хрюшу на случку привезти. Думаю, в сентябре приедет.
Мы сидим на высоком месте. Деревянная веранда прилепилась к склону сопки над крышами фермы. Сверху открывается вид на просторное поле и темные силуэты коней в зеленом дыму травы. Хозяин отрывается от мангала, прикладывает увечную руку козырьком ко лбу.
– Вон видите – сокровище мое. Арабские скакуны. В Казани на скачках лошадей самого Шамильбекова обошли! Меня там не было. Сын ездил. Звонит испуганный, думал – убьют. Ничего, обошлось. Иншалла! Вернулись дети к отцу. Гордые! Особняком стоят. Никого к себе не подпускают.
Мы приглядываемся к стаду и действительно видим трех скакунов, пасущихся отдельно.
– Хочешь сильного зверя вырастить – дай ему свободу. – Искандеров поворачивается к мангалу, и вскоре над верандой и фермой разливается будоражащий ноздри запах жареной оленины.
– Ко мне многие ездят. Дети из школы, чиновники городские. Бывают из областных центров гости. – Искандеров сидит на деревянной скамье, по-турецки подогнув ноги. Водку пьет нарочито медленно, даже трепетно – сказывается восточное вежество.
– Здесь у меня домашние звери, кролики, куры, страусы. А там, – дядя Толя указывает на вершину сопки, – маралы, лоси, олени. Приезжайте как-нибудь, на охоту пойдем.
Кто-то цокает и возится на лестнице.
– Матвей идет, – улыбается Искандеров.
Вскоре перед нами предстает трогательный неуклюжий малыш-лосенок, покрытый золотисто-коричневой шерсткой. Большие мягкие уши прижаты к голове. Влажные карие глаза смотрят сквозь нас, куда-то в недоступные дали. Пришелец осторожно перебирает длиннющими тонкими ногами и, кажется, едва держится, чтобы не упасть. Он подходит к Искандерову и доверчиво кладет голову на колени фермера.
– Матвея мать бросила, – рассказывает дядя Толя. – У лосих такое бывает. Испугается чего, может, запах не понравится – и уходит. А детеныш, стало быть, сирота. В лесу он не выжил бы.
Откуда ни возьмись появляется бутылочка с молоком, и долговязый найденыш принимается шумно глотать белую жидкость, обхватив губами соску.
– В городах люди все бездомные, – говорит Искандеров. – Квартирка – четыре стены. Разве это дом? Вода чужая. Тепло чужое. Еда бог знает какая. Вот – дом!
Фермер разводит руки в стороны, обнимая окрестность.
Мы молчим. Что тут скажешь? Наливай!
– Я раньше в милиции работал, – улыбается дядя Толя, – тоже в городе жил. Но уже тогда на природу тянуло. Бывает, накроют егеря браконьеров в лесу – нам забирать. Мы прибываем, пакуем их в машину, а обратно ехать не хочется совсем. Так вокруг хорошо! Потом ушел из органов, пару ларьков открыл, торговал. Но в голове все одно сидело – воля.
Вокруг и в самом деле удивительно привольно. И вроде бы ничего необычного поблизости нет. Лес, поле, скала за спиной. На столе – водка и немудреная закуска. Но ощущение иное, новое. То ли солнце ласковее, то ли воздух слаще. Наверное, так и должно быть на земле, у которой есть хозяин.
– А знаете что, поедем в Краснозагорск, – вдруг предлагает Искандеров. – Я там недавно ресторан открыл, «Аркадия». Поужинаем!
Мы вызываем такси, но дядя Толя хочет ехать сам... с Митей!
– Скучать будет, – качает седой головой фермер и тут же велит Яшке готовить машину. Пока батрак выезжает из гаража на внушительном сером джипе, хозяин идет в загон, берется за цепь и ведет за собой медведя, точно большого пса. Делается это, как видно, не в первый раз. Митя послушно забирается в машину. Сиденья справа отсутствуют, и медведю как раз хватает места. Искандеров привязывает лохматого пассажира, открывает широкий люк на крыше, и косолапый тут же просовывает в него свою большую голову.
Наш маленький кортеж выруливает на трассу. Впереди Яшка, Искандеров и Митя на шумном большом внедорожнике. Чуть в отдалении наша легковушка. Вечереет, солнце золотит вершины сопок и гривы пасущихся коней. Навстречу плотным потоком идут многотонные фуры. В открытых окнах мелькают ошарашенные лица водителей. Ведь из люка большого серого джипа торчит и озирается медвежья морда. Довольно скалит желтые клыки, пускает слюни и рычит, перебивая шум моторов.
Митя едет в город.
Дарья Гармоненко