А еще мне в бане рассказывали...

Ну что, за одеждой вернемся или сразу к ребятам в гараж? Фото Интерпресс/PhotoXPress.ru

Так случилось, что о многих событиях в жизни моей дорогой страны я узнавала в бане. В какой-то момент дошло даже до того, что стала играть сама с собой в азартную игру – узнаю ли сегодня про что-то важное в общественной жизни в банной парилке или нет. В большинстве случаев срабатывало, и это важное свидетельство того, что народ в баню ходит грамотный, думающий и к российской политике неравнодушный.

И хотя самых впечатляющих случаев в моей информационной политкопилке банного разлива всего лишь два, оба – чрезвычайной важности и в моей жизни, и в жизни страны.

Первый – аж президентского уровня. Многим, наверное, кажется, что это было уже давным-давно, а многие тинейджеры, не удивлюсь, про те события и вовсе знать не знают, но то, что случилось в полдень 31 декабря 1999 года, нет-нет, отчетливо вдруг возьмет да и встанет перед глазами.

– Борис Николаевич отрекся, – вопль технички Люси, чуть ли не в шубе влетевшей в парилку, заставил всех без исключения женщин, которые, догадываетесь, как выглядели, отвлечься от процесса релаксации. 

Нужно сказать, что хотя рязановская «Ирония судьбы» и прибавила фанатов встретить Новый год и с чистой душой, и с таким же чистым телом, но желающих сходить в баньку именно 31 декабря в Москве было много и до фильма. И, что самое удивительное, общественные бани работали в этот день до самого упора, чуть ли не до одиннадцати вечера. Но тогда, повторюсь, был еще только полдень, и в планах разнеженных банным паром женщин значилось приготовление и винегрета, и холодца, и прочих новогодних деликатесов, в числе которых должна была обязательно быть запеченная в духовке курица.

Но известие об отречении самого Ельцина сбило все цели в распаренных женских умах.

– Ой, его что, тоже в Форосе заперли? – одна за одной загомонили женщины. И буквально в чем мать родила ринулись вон из парной. 

Дальше – смена фотографического кадра: закутанные в простыни тетки, без макияжа и причесок, а кто-то вообще в размазанной на лице овощной маске сгрудились подле маленького телевизора в общей раздевалке. Входящие в баню мужики на мгновение пугаются, а потом, в полушубках и меховых шапках встают рядышком с практически обнаженными женщинами. И понять бы, что их более всего в тот момент занимало – информационное сообщение, перевернувшее историю России, или же доступность отмытых дочиста женских тел. Но ретроспектива событий тринадцатилетней давности, как и все в этой жизни, не терпит сослагательного наклонения.

– Сегодня я в последний раз обращаюсь к вам с новогодним приветствием. Но это не все. – Кажется, что голос первого российского президента полон внутренней скорби. – Я принял решение. Долго и мучительно над ним размышлял. Сегодня в последний день уходящего века я ухожу в отставку.

Тогда, в этот действительно последний день XX столетия, не только россияне, но и весь мир услышал о том, что и в России возможна добровольная передача власти – «от одного президента России другому, вновь избранному».

– Я много раз слышал: Ельцин любыми путями будет держаться за власть, он никому ее не отдаст. Это вранье. – Огромный монитор в ту историческую ночь транслировал речь теперь уже экс-президента РФ во все уголки Манежной площади. Куда мы всей семьей, как и тысячи российских граждан, много позже банного полдня пришли провожать старый и встречать новый, 2000 год.

Да, тогда на главной площади страны еще можно было собираться безо всяких уведомлений и разрешений. И шампанское в ту праздничную ночь лилось на площади рекой, взлетали вверх фейерверки, и незнакомые люди обнимались и целовались друг с другом, не различая особо, какой разрез глаз у стоящего рядом и какой он национальности... Дух почти революционного ликования вовсю царил на Манежной, но вовсе не потому, что в России пока еще де-факто сменилась власть: просто россияне с новыми ожиданиями вступали в новый век, и эта смена столетий казалась в ту историческую ночь гораздо масштабней, чем предстоящие политические перемены.

Еще одному политико-банному моему воспоминанию, едва не обретшему революционные контуры, уже более четверти века.

Черный вторник, российский рубль обесценился в четыре раза по отношению к американскому доллару, а я – в турецкой бане. Фото Фреда Гринберга (НГ-фото)

…Август, Турция, общественная баня (хаммом) в окрестностях Анталии. Подготовленные к тому, что сие банно-помывочное заведение действительно народное, – не удивляйтесь, что встретите там и мужчин, и женщин, предупредил нас гид, – мы с подругой зашли в едва освещенную парную в бикини. Как вдруг, фррр! Словно вспугнутые в траве перепелки, вскочили с мраморного лежака две фигуры в костюмах Адама и Евы. Наш разговорчивый гид только потом объяснил, чему мы стали свидетелями. Оказывается, некоторые из турчанок, дома абсолютно мужней воле покорные, встречаются со своими сторонними кавалерами не где-нибудь, а в бане. Так что выражение «иди в баню!» в Турции конца 90-х могло иметь совершенно иной смысл, чем в его русской интерпретации.

Но речь сейчас не о том. Кому с кем и где встречаться – дело, разумеется, только двоих. Тем более что поначалу испугавшиеся иноземцев (нас то есть) и моложавый турок, вынужденный надеть теперь какие-то трусы, и его спутница, укрывшаяся простыней, почти как чадрой, потихоньку вернулись на свои места. Вчетвером лежа на огромном мраморном круге (почему-то иных посетителей не наблюдалось), мы ждали каждый своей очереди к массажисту – традиционная мыльная процедура входила в цену билета. Низкорослый, с довольно впечатляющим пузиком банщик, облаченный в мясницкого кроя жесткий фартук, первой вызвал на сеанс за занавеску турчанку. Оставшись на лежаке с нами наедине, восточный мужчина с интересом вертел головой в обе наши стороны, словно определяя, с кем из нас начать разговор.

Наконец решился. Нахально мне улыбаясь, истекающий потом мужчина сначала представился: «My name’s Abdu», потом уточнил, как зовут меня – не Наташа ли, тем самым продемонстрировав, что догадался, из какой страны мы приехали. И только после всех этих приветственно-ознакомительных церемоний на ломаном английском вдруг злорадно выдал:

– In your country devaluation!

Сосредоточенная на полезной расслабляющей процедуре, я толком не расслышала последнего слова.

– Revolution?! – в ужасе закричала так, что из-за занавески, бросив свою массажную жертву, выглянул массажист-мясник.

Носитель невероятной информации поспешил успокоить:

– Нет-нет, только лишь девальвация, ваш рубль сделал так. – И наглый турок, резко проведя ладонью по своему горлу, по-прежнему злорадно продемонстрировал, что сталось с нашим и без того хлипким рублем.

Помню, что дико обрадовалась, что, слава богу, не революция, а всего лишь обвал рубля ожидал нас на родине. Наивная, я даже не подозревала, какую цену придется заплатить спустя всего лишь день за банное удовольствие.