Сюжет из ч*тырех ц*фр

Обонятельная память очень сильная – запахи мгновенно могут воскресить то, что казалось забытым.

Фото PhotoXPress.ru

9217 – это мой ПИН. Банк предупредил, что его надо выучить, а секретную бумажку уничтожить. Говорят, запоминание с помощью ассоциативных образов работает безотказно. Попробую. Нашей дачной соседке как раз 92 года (моя бабуля отчество этой Прокофьевны вспоминала тоже благодаря ассоциации «про кофе»). 17 я одолжу у Высоцкого. «Где твои 17 лет – на Большом Каретном, где твой черный пистолет – на Большом Каретном». Замечательно. Пистолет – Прокофьевне в руки. 

Или другой образ: Керри, моя красавица-бассетиха. С красным флагом. Ее год рождения плюс год революции. Вопрос, как она этот флаг держать будет. Нет, лучше стишок про зайчика. «Вдруг охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет. Девять два, один и семь – умирает он совсем!»

Мой муж говорит, что я никуда не гожусь, когда дело касается цифр. Он ПИНы не забывает. Он вдобавок знает расположение дорожных видеокамер в радиусе 20 км. Зато он то и дело ощупывает свои карманы: «Ты не видела мой мобильник?» А потом, чтобы найти его, звонит сам себе с другого телефона.

Некоторые помнят все пароли, ПИН-коды, телефоны, даже серии и номера паспортов бывших супругов. Я и свой номер мобильного не знаю, с извинениями зачитываю его, когда меня спрашивают. Зато я могу без запинки назвать номер домашнего телефона своей сестры. Он у нее один всю жизнь – еще с тех времен, когда вместо первых двух цифр были буквы. Кстати, с буквами у меня обстоит лучше. Я помню фразы из любимых фильмов и книг. Я помню песни. Музыка имеет власть над моей памятью – достаточно услышать знакомый мотив, и слова сами приходят. 

Школьные знания тоже крепко сидят в голове. Я хоть сейчас прочитаю наизусть начало «Слова о полку Игореве», или «На смерть поэта», или даже – «какой светильник разума погас, какое сердце биться перестало». И я в курсе, что «биссектриса – это такая крыса». Еще я помню фамилии всех пяти членов организации «Освобождение труда». Наш школьный историк написал их одно под другим и сказал, что заучивать надо, как акростих. Из первых букв фамилий русских марксистов составилось неприличное слово – класс ахнул и двоечники заржали на задней парте. Зато все усвоили урок. Мнемотехника! Историка вскоре выгнали за пьянство, но я никогда не забуду его манеру увлеченно, брызгая слюной, рассказывать о деятелях далекого прошлого. 

У меня неплохая память на людей. Если мы прежде встречались, я обязательно узнаю вас и вспомню, что вы говорили, как я себя чувствовала в вашей компании. И у меня замечательная память на жизненные истории. Сотни этих историй, поведанных за бокалом вина или за чашкой кофе, содержатся у меня в прекрасном состоянии – рядом с моими собственными. 

Особенно подробными остаются те, где вовлечены чувства. Я до мелочей помню 21 февраля 1995 года. В тот день умер мой папа. Как сейчас вижу свое платье с круглыми черными карманами. И шелковую мамину косынку, в которой она пришла сменить меня на дежурстве. Я помню запах больничного коридора – смесь мочи и хлорки. К ним потом прибавился аромат куриного супа из кастрюли с небрежно намалеванными красными буквами «КАРДИОЛ». Нянечка везла ее на раздаточной тележке.

Запахи способны моментально воскресить то, что казалось забытым. Запах кипяченого молока в детском саду. Запах немецкой куклы, которую мне подарили на Новый год. Запах сырости – это и дача после зимы, и корзинка с грибами, к их шляпкам прилипли прелые листочки. Запах духов моей первой учительницы. Неповторимый запах бабушки (выпечка, хозяйственное мыло, свежевыстиранный и просушенный на ветру ситец, сладковатый старушечий пот). Запах железной дороги, по которой я когда-то ехала на юг. Я знаю, что это всего лишь запах антисептика, которым пропитывают шпалы. Но каждый раз, унюхав его, чувствую себя подростком, предвкушающим первую встречу с морем.  

Запах новой кожаной куртки. Мальчик в этой куртке до сих пор стоит рядом со мной на Большом Каменном мосту. Посмотрев в толпе салют, мы пошли гулять по обезлюдевшим улочкам центра и трижды останавливались, чтобы поцеловаться. Мы уже приспособились ходить в обнимку: его левая рука на моем плече, моя правая рука сзади, с продетым в шлевку его джинсов пальцем. Потом у нас было чаепитие в маленькой комнатке коммуналки. В распахнутое окно лился свет от праздничной иллюминации с площади Маяковского, из-за угла соседнего дома сиял хвостик электрического лозунга:  «...изм победит!» Такой счастливой можно быть только в 19 лет.

Запах моей первой машины. Запах свежей краски и лака – новая квартира. Она показалась дворцом: пустая, яркая от солнца, с блестящими полами и Воронцовским парком в окне. Это был эскиз будущего, который нам предстояло наполнить реальностью... Я также помню множество вещей, которые сегодня не имеют никакого значения. Девушку на обертке чипсов – я хрустела ими на школьной перемене. Прежнее название станции «Охотный ряд». Цену газировки с вишневым сиропом из уличного автомата. Ну почему не могу я запомнить собственный банковский код?

Когда робот-кассир в супермаркете говорит мне приятным женским голосом: «Введите ПИН», перед моим внутренним взором начинает мельтешить Прокофьевна. Старушка самовольно сменила реквизит: в одной руке у нее красный флаг, в другой – банка из-под кофе. 

Робот повторяет просьбу – таким тоном, словно я эту кредитную карточку украла. После этого начинается триллер. На сцену выбегают моя бассетиха с пистолетом и охотник с ружьем. Пиф! Паф! Они стреляют в робота, в примадонну Прокофьевну, в зайчика, который только что вышел погулять. Зайчик умирает, я вспоминаю ПИН, моя карточка не заблокирована. Но мне не нужна такая буйная труппа, я собираюсь избавиться от нее с помощью нового кода. Надеюсь, в нем не будет чисел 01, 02, 03, а также тройных шестерок.