Генерал, его лошадь и 200 рабов

Кто в Америке нуждается в культе личности мудрого вождя, героя-воина, справедливого судьи, который может быть светлым примером для молодого поколения? Как правило, американцы северных штатов не склонны идеализировать своих политических лидеров и полководцев. Надгробный памятник генералу Гранту, выигравшему гражданскую войну Севера против Юга и ставшему в 1869 году президентом США, возвышается в одном из красивейших старых парков Нью-Йорка. Но никому не приходит в голову специально навещать его могилу и возлагать там венки. 

Не так обстоит дело на проигравшем войну Юге. До сегодняшнего дня на могилу генерала конфедерации южных штатов Роберта Ли приезжают на поклон южане, чтобы оставить цветы у его склепа и яблоки на могиле генеральской лошади по кличке Трaвлер (Путник), перескочившего вместе с хозяином из области истории в царство мифов. И Трaвлер, и генерал захоронены в маленьком университетском городке Лексингтоне в Виргинии. Там Ли провел свои последние пять лет жизни, сменив военный чин на место ректора небольшого южного Университета имени Вашингтона, переименованного со временем в Университет имени Вашингтона и Ли. 

Уже почти 15 лет как я работаю в этом университете и наблюдаю за постепенными изменениями культа генерала, дравшегося не на жизнь, а на смерть, чтобы сохранить рабство на родном ему Юге. Еще на моей памяти, в конце 1990-х годов, в день смерти генерала белые колонны университетских зданий бывали обвиты черными траурными лентами, а в городе звонили колокола, напоминая о часе его смерти. В торжественных речах деканы и ректоры университета неизменно упоминали Ли как мудрого лидера, призывавшего к миру, справедливости и учебе. При этом и профессора, и студенты из северных штатов только пожимали плечами – кто такой генерал Ли и почему об этом вояке, поборнике неправого дела, надо столько говорить. С точки зрения попавших на Юг северян, Ли был весьма непривлекательным типом, чья мораль решительно не соответствовала знакомым идеалам. На Севере всегда идеализировали труд, умение выкарабкаться из бедности своими силами и, расталкивая локтями конкурентов, занять видное положение в обществе. Ли же был аристократ до мозга своих белых костей и одинаково презирал и северных деловых нуворишей, и идеалистов, борющихся против рабства. 

Окончив элитную военную академию, Ли женился на своей троюродной сестре, получив после смерти ее отца в 1857 году огромную плантацию, где трудилось не менее 200 рабов. Рабов этих, по завещанию тестя, Ли должен был отпустить на волю через несколько лет, и они, естественно, начали считать дни. Но не тут-то было. Хозяйство плантации оказалось расстроено и восстановить готовое пошатнуться благополучие можно было только при помощи рабского труда. Между тем гражданская война уже погромыхивала на горизонте и с Севера потянуло свежим ветром свободы. На плантации начали появляться люди, говорившие рабам, что свобода – это неотъемлемое право каждого человека, и несколько рабов решили бежать, не дожидаясь освобождения от хозяина. Рабы эти были пойманы и наказаны – отправлены в тюрьму, где скорее всего были биты плетьми. 

Для Ли этот вполне заурядный эпизод в жизни рабовладельца получил неожиданное продолжение: в июне 1859 года нью-йоркская газета опубликовала два письма, обвинявших Ли в собственноручном избиении пойманной рабыни. Ли был оскорблен, но решил, что выступать с опровержениями ниже его достоинства. Маловероятно, что аристократ брал в руки кнут. Но сам институт рабства, служивший экономической основой жизни южной аристократии, был построен на постоянном насилии. Рабов били за плохую работу на плантациях, за косой взгляд, за самовольную отлучку, за тайную попытку научиться грамоте (во многих южных штатах грамотность для рабов была против закона), за попытки мелкой торговли.

 В 1930-е (почти через 70 лет после окончания гражданской войны и отмены рабства) в период экономической депрессии государство организовало безработных северных журналистов и писателей на сбор устных свидетельств бывших рабов. К этому времени бывшие рабы были уже совсем старыми людьми, но все они вспоминали, как пороли их и их близких, с незажившим негодованием. Самым первым воспоминанием детства одного из этих людей было то, как секли его мать. Многие старики вспоминали, что не хотели жить на одной плантации вместе с женами, потому что не могли смотреть, как их женщин стегают кнутом. Скорее всего Ли не был чрезмерно жестоким рабовладельцем. Будучи профессиональным военным и посредственным плантатором, он смотрел на свое хозяйство и на своих рабов как на обузу. И он, и его жена считали, что когда-нибудь рабству придет конец, рабы уедут обратно в Африку и будут там проповедовать христианство. Но когда это произойдет, будет зависеть от воли Бога, а не людей. Ли был глубоко религиозным человеком и его вера прекрасно уживалась с его политическими взглядами. Это на Севере атеисты требовали отмены рабства и равноправия для женщин. На Юге же религиозный человек рассматривал жестокую иерархичность общества как божественный правопорядок. Негры, по мнению проповедников того времени, вели свое происхождение от библейского Хама, и их черная кожа была меткой Бога, предназначавшего этих людей на роль рабов. 

Был ли генерал Ли хорошим главнокомандующим и умным стратегом – вопрос открытый. Ясно только одно, что, попав со своей голодной и замученной армией в окружение, Ли после четырех лет войны (1861–1865) сдался генералу Гранту. Но и в момент поражения Ли не потерял своего классового достоинства. В отличие от северянина Гранта, одетого в полевую форму, Ли в момент проигрыша и позора был при полном параде и с саблей на боку. Грант был впечатлен величавой фигурой своего врага и благодарен, что Ли наконец сложил оружие. И та и другая сторона были подавлены потерями: всего в гражданскую войну погибло более 600 тыс. американцев. 

Культ генерала Ли возник на Юге почти сразу же после войны. Если он ехал куда-нибудь на поезде, на каждой станции его встречали толпы бывших солдат и их близких. Студенты университета благоговели перед ним не как перед ректором, а как перед генералом. Проигравшему войну, разоренному, униженному Югу нужен был герой. К 1870-м даже на Юге стало трудно представлять борьбу за сохранение рабства как нечто нравственное. Героический образ справедливого и благородного главнокомандующего помог создать популярный на Юге миф, что война велась за права штатов на отделение, а не за право иметь рабов. Образ справедливого героя-патриота, пытавшегося отразить нападение агрессора, был нужен и для того, чтобы прикрыть неприглядную правду об укоренившемся на Юге грубом расизме, изгнанном из законодательства южных штатов лишь в 1960 году, но плотно закрепившемся в сознании граждан. 

За последнее десятилетие на моих глазах культ Ли резко пошел на спад. По генералу перестали звонить колокола, имя его стало исчезать из торжественных речей администраторов. Недавно я спросила своего коллегу, заведующего кафедрой американской истории Теда Де Лэни, что он думает о Ли. «Главным моральным вопросом в Америке XIX века был вопрос о рабстве. И Ли в этом вопросе оказался на стороне зла», – ответил мне он. 

В последние годы Ли перестал быть непогрешимым авторитетом и для студентов, родившихся и выросших на Юге. «Ли был посредственным стратегом и плохо разбирался в политике», – сказал мне один студент. «Вокруг Ли накручено столько мифов, что теперь трудно разобраться, что он был за человек», – ответил другой.

В этом году два социолога, Сэт Голдман и Диана Муц, опубликовали исследование, показавшее, как за последние 20 лет в США постепенно ослабевали расовые предрассудки. А после выборов президента Барака Обамы расовые стереотипы стали стремительно исчезать из национального сознания. Можно предположить, что с уменьшением в стране расизма культ генерала Ли, столь необходимый для прикрытия южного фанатизма и расовой дискриминации, стал наконец отмирать за ненужностью.