А ты попробуй жонглировать медными шарами, а не словесами.
Фото Reuters
Бывает, что корова не может молчать.
Что уж говорить про писателя?! Когда весь город говорит.
Страна.
Мир!
Вот и я схватился за перо, сочинил целый памфлет. А наутро порвал. Только оставил три выписки: из сказки, рассказа и повести. Жалко стало. Пусть читатель сам решит, что с ними делать. А может, сложит их в своей голове по своему разумению.
Так получится интереснее. Стиль жизни получится.
Выписка первая
(из сказки Ганса-Христиана Андерсена «Новое платье короля»)
«– Да ведь король-то голый! – закричал вдруг какой-то маленький мальчик.
И все стали шепотом передавать друг другу слова ребенка:
– Да ведь он совсем голый! Вот мальчик говорит, что он голый! – закричал наконец весь народ.
И королю стало жутко, казалось, что они правы, но надо же было довести церемонию до конца!»
Выписка вторая
(из рассказа Анатоля Франса «Жонглер Богоматери»)
«…сердце Барнабе было преисполнено рвения, и он жаждал потрудиться во славу Царицы Небесной.
Барнабе все искал для этого возможность, но не находил, и день ото дня все более и более сокрушался, как вдруг однажды утром он пробудился с радостным чувством, поспешил в часовню и оставался там в одиночестве долее часа.
После обеда он опять пошел туда.
С тех пор он ежедневно отправлялся в часовню, когда там никого не было…
Настоятель, чей долг состоит в том, чтобы все знать о своих монахах, решил проследить за Барнабе во время его отлучек. И вот однажды, когда тот заперся по своему обыкновению в часовне, настоятель с двумя старцами направился туда и стал смотреть в дверную щель, что происходит внутри.
Федор Петрович Гааз (святой доктор, как его называли) различал сиюминутную правду и вечную истину. Гравюра с сайта ru.wikipedia.org |
У алтаря Святой Девы Барнабе, держась на руках, вниз головой, подняв ноги кверху, жонглировал шестью медными шарами и двенадцатью ножами. В честь Божией Матери он проделывал фокусы, за которые его когда-то особенно хвалили.
Не поняв, что этот бесхитростный человек отдает Пресвятой Деве свое искусство и умение, старцы сочли это кощунством.
Настоятель знал, что Барнабе чист душою, но он решил, что у бывшего жонглера помутился разум. Все трое хотели было вывести его из часовни, как вдруг увидели, что Пресвятая Дева сошла с амвона и утирает полою своей голубой одежды пот, струящийся со лба жонглера».
Выписка третья
(из повести Вардвана
Варжапетяна «Тринадцатая страсть»)
«– А ныне, – продолжил доктор Гааз, – к прежним прошениям я присовокупляю ходатайство за прибывших в пересыльную тюрьму трех беспоповцев из посада Дебрянка; двое из них, Иван Щекочихин и Егор Воронин, назначены в арестантские роты без всякого суда, лишь произволом полтавского генерал-губернатора князя Долгорукова.
– Они злодеи хуже душегубов, – возвысил голос митрополит Филарет. – Даже убийца находит на дне души смирение, они же в злобе лютой не согласны присоединиться к единоверческой Церкви. По делам вору и мука!
– Истинное мое убеждение, что люди сии находятся в неведении, посему их упорство не следует считать злобою.
Разгневанный неуступчивостью доктора Гааза, да еще в делах веры, Филарет отпихнул служку и сам встал из кресла.
– Да что вы, Федор Петрович, все говорите об этих негодяях? Если кто попал в темницу, то проку в нем быть не может. Если подвергнут каре – значит, есть за ним вина!
– Да вы о Христе забыли, владыко! – вскричал Гааз.
Все, даже граф Закревский (генерал-губернатор Москвы. – В.В.), обмерли от страха – таких слов архипастырю не дерзал говорить никто.
Все опустили глаза, боясь взглянуть на митрополита. Мертвая тишина стояла в зале, лишь в тяжелых подсвечниках потрескивали фитили свечей.
– Нет, Федор Петрович! Когда я произнес мои поспешные слова, не я Христа позабыл – Христос меня оставил. Простите, Бога ради.
Филарет благословил всех и, склонив седую голову в черной скуфье, вышел из зала».
***
И что же у меня на утро осталось в голове без выписок?
Честно признаюсь: ни-че-го.
Одно недоумение. Простое, как мычание. Зато исконно русское. А может, даже общечеловеческое.