Быть русским, советским в Японии 1960-х

Фотосессия первого космонавта с детьми в посольстве СССР в Японии. Мальчик, выглядывающий из-за плеча Гагарина – автор статьи.

Стадию советско-японских отношений в 1960-х годах я бы назвал «высоким приливом». Даже не подписав мирного договора, юридически будучи странами, лишь «прекратившими боевые действия», развернули бурное сотрудничество, и в 1964-м Япония стала третьим среди капстран партнером СССР (после Англии и Финляндии). Порт Находка за эти же годы стал вторым по грузообороту портом Советского Союза (после Одессы). До разрядки с США и «Большого договора» с ФРГ было далеко. И многие важнейшие технологии, принципиально новые товары всего западного мира, в том числе и США, пришли тогда в СССР – через Японию.

Мой отец, Николай Прохорович Шумейко, в 1958–1965 годах возглавлял многие технические комиссии, определявшие, что закупать, что продавать из разряда машин, станков, оборудования. В 1961-м в токийском госпитале Святого Луки родились мои два брата-близнеца.

Волна интереса японцев к русской культуре, советскому общественному строю была уникальна. До Второй мировой войны главными проводниками, носителями «русского интереса» были японские писатели, интеллигенция, в духовном мире которых Достоевский, Лев Толстой, Чехов и Чайковский заняли совершенно особое, почти что главное место. А в начале 1950-х в ряды наших (то есть России) поклонников влились новые колонны. Причем это были колонны и в самом буквальном смысле слова: японские военнопленные из той самой зловещей Квантунской армии.

Отработавшие на стройках СССР, они высаживались в японских портах, спрашивали: «Где здесь ближайшее отделение Ниссо синдзян кэкай?» (Общество японо-советской дружбы)… И, построившись, шли туда записываться… Признаться, картину я немного дорисовал: не все шли строем, записывались в первый день по возвращении в Японию. Но факт в том, что японские военнопленные, «узники СССР, ГУЛАГа» стали мотором развития дружбы.

И еще факт: после 1949 года японскому правительству пришлось вместе с американскими оккупационными частями строить специальные фильтрационные лагеря для «распропагандирования» возвращенцев. Общество японо-советской дружбы создано в 1949-м (первые возвращаемые пленные), задолго до создания аналогичных обществ японской дружбы с Китаем, Кореей.

Государственная линия послевоенной Японии периодически колебалась: иногда те, кого мы называли «реакционерами, империалистами», проводили кампании массовых чисток, увольнений «неблагонадежных». И главными анкетными признаками для гонений были: членство в КПЯ (Коммунистической партии Японии), в Сохё (профсоюзы) и… пребывание в советском плену!

Алексей Иванович Литвинов служил капитаном в частях, охранявших наших бывших врагов (и будущих друзей). Вспоминает: «Пленными они себя не считали, ну и мы их так не называли. Для сбережения самурайского духа у них исподволь сложилась легенда. Генералиссимус Сталин написал микадо (японский император) письмо. Дескать, мой героический народ закончил тяжелейшую войну, очень много погибших у нас. Уважаемый микадо понимает толк в настоящем героизме, и непременно оценит наш героизм, и поможет нам в строительстве, сельском хозяйстве, где так не хватает рабочих рук… Микадо подумал: да, надо помочь Сталину, и отправил нас в СССР».

Дипломатическими интригами пробивался в советское торгпредство весь мировой дипкорпус на встречу с Гагариным. Фото из архива автора

Подключу воспоминания врача Зинаиды Косенко: 12 апреля 1961 года в городе Фукуока к нам, еще ничего не знавшим, подошел человек и поклонился: «От души поздравляю – сейчас получено известие, советский человек поднялся в космос!» Шахтер из Омута рассказывал: «Как только услышали по радио, сложили свои гроши и выпили пива». Под пахучими камфорными деревьями бегал пятилетний мальчик, мать сидела на скамейке. Подарила мальчику матрешку. Мать поднялась, поклонилась: «Примите наше восхищение Гагариным»… Продавец газет в Кобе радостно крикнул по-русски: «Я ел кашу в Комсомольске-на-Амуре!» Очень часто слышали: «Советские люди – новые люди».

Буквально через неделю после полета Белки и Стрелки дети Токио ходят в футболках с рисунком ракеты, как дети их рисуют – заостренная труба с двумя иллюминаторами, из которых смотрят фото наших собачек.

Праздником и событием государственного уровня стала советская выставка в Токио августа 1961 года, открывавшаяся Микояном. Накануне Японское общество поддержки «Броненосца «Потемкин» торжествовало. После долгой кампании запрет на фильм Эйзенштейна был отменен! И сразу – очереди у кинотеатров. «Общество мичуринцев» издает газету «Мичуринское сельское хозяйство», активисты раздают листовки: «Не пропустите, второй павильон!»

Тогда к советским посольству и торгпредству тоже подходили колонны демонстрантов обществ по возвращению «северных территорий» (Курил), но навстречу им, бывало бегом, выходили колонны Ниссо синдзян кэкай. Драк меж ними не припомню, в основном стояли друг против друга, вскидывали кулаки, выкрикивая лозунги, потряхивали пестрыми бумажными драконами на красных древках…

В общем, быть «русским, советским» в Японии 1960-х – миссия приятная. Торгпредство Советского Союза развернулось в Токио мощно. Меня тогда касалась только одна его сфера деятельности... Детский садик был единственный на все миссии всех социалистических стран. Поэтому в наших группах были венгры, поляки, немцы, с одной чешкой, помню, я дружил. Что-то вроде зоосадовской площадки молодняка.

Ярчайшее событие: приезд в 1962-м Юрия Гагарина. Ажиотаж запредельный! Только свадьба, рождение ребенка в императорской семье могли теоретически сравниться, но ничего такого в 1962 году не приключалось, и главным событием в Японии стал визит Гагарина. («Битлз» приедут еще года через три.)

Всеми правдами, неправдами, блатами и дипломатическими интригами пробивались в советское торгпредство японцы, а также весь мировой дипкорпус. Счастливцы из «социалистического лагеря» тогда гордились – они пропуска-то имели, каждый день приводили-забирали детей.

С детьми Юрий Алексеевич пообщался прекрасно, вдоволь (у него самого на тот момент дочки росли). Со взрослыми, набившимися в торгпредство правдами-неправдами, было тяжелее. Решение придумали следующее: выбирают комнату, набивают ее как могут, зовут. Гагарин выходит, становится посередине, пять–семь минут магниевой канонады, и он возвращается к детям, к нам. Готовят следующую команду и повторяют маневр.

Помню это мельтешение буйной радости, крики: «Товарищи! Товарищи! Немного назад отступите! И чуть правее, товарищи!» Британские, французские гости на «товарищей» реагировали правильно – подавались назад, послушно раздвигались вправо-влево. Сохранились у меня фотографии и того сумбура – сейчас с большим трудом и только приблизительно можно отличить «товарища» просто от «господина товарища»…

С середины 1970-х «высокий прилив» экономических, культурных связей пошел на спад. У нас объясняли просто: «Вашингтон, Пентагон, диктат…», – но честно-то говоря, Япония 50-х, 60-х годов, делавшая такие мощные шаги нам навстречу, была гораздо, гораздо более зависима от США (Маккартур вообще назначал выборы и утверждал список партий), чем Япония 1970-х, отстранившаяся от нас. Нет, тут дело в особом чутье, японской интуиции. Именно оно, побуждавшее их обращаться: «О! Советские люди – новые люди!» – в 1970-х говорило им иное.