"Друзья! Сестрицы! Я в Париже!"

Изящные красные ландыши при входе в парижское метро – яркий признак стиля арт-ну.

На редкость теплой и ласковой выдалась прошлая осень в городе-празднике, который, по словам старика Хэя, «никогда не кончается». В солнечный полдень все также трудно найти свободный стул в Тюильри (стулья там необычной и очень удобной формы – чтобы в них можно было сидеть полулежа). В Люксембургском саду цветут розы, детишки пускают в фонтанах кораблики, а любопытные чайки чуть ли не садятся вам на голову. И если парки полны народом, то набережные малолюдны. Легкий ветерок лишь чуть-чуть смахнет осенние листья с мостовой, и они сию же минуту проворно и ловко бросаются вам под ноги, чтобы связать и не пустить дальше (никому и в голову не приходит вызывать бригаду дворников с пылесосами, чтобы убрать с газонов всю эту вязово-платановую красоту!). Не чувствуя приближения зимы, легкомысленные парижские деревья спешат раздеться┘ У пристаней Сены толпятся катерки, не проходит и пяти минут, чтобы по реке не протрубил пароходик с туристами. А на Монмартре вечный запах жареных каштанов, и даже в Версальских прудах в ноябре еще распускаются кувшинки┘ В общем, все в порядке. Только вот ни одного парижского рыболова из тех, кому так благоволил Хемингуэй, на набережных Сены я не встретил. То ли ловить нечего, то ли уже некому. Последнее кажется более верным, ибо коренных парижан осталось во французской столице не больше, чем настоящих москвичей.

Парижем невозможно не восторгаться снова и снова независимо от того, в какой раз вы в этот город приезжаете. В этой связи вспоминается Василий Львович Пушкин с его путешествием в Париж в 1802 году. В узких кругах литературного общества «Арзамас» он был известен как поэт «Вотрушка» (все время начинал свою речь со слова «Вот!»), а в широких слоях населения его знают как дядюшку солнца нашей поэзии Александра Пушкина.

Многое поразило поэта во французской столице, но более всего – женщины, о которых он писал Николаю Карамзину: «Французы ласковы и любят иностранных. Красавиц везде много, но должно признаться, что нигде нет столь любезных женщин, как во Франции». Для Василия Львовича последнее обстоятельство было весьма актуально, поскольку особой преданностью семейным устоям он не отличался – Синод даже осудил его за измену жене, наложив на него семилетнюю церковную епитимию «с отправлением оной в течение шести месяцев в монастыре, а прочее время под смотрением его духовного отца».

Ни о каком монастыре, естественно, и речи быть не могло. Какой может быть монастырь, когда есть Париж! После возвращения «оттуда» рейтинг Василия Львовича подскочил и среди московских модниц. Еще бы, ведь он не только приоделся за границей, но и захватил с собой рецепты парижских ресторанов.

Не одни лишь дамы, а также их мужья с придыханием внимали «доброму Василию Львовичу», привезшему из Франции впечатления от встречи с самим Наполеоном: «Мы были в Сен-Клу представлены первому консулу. Физиогномия его приятна, глаза полны огня и ума; он говорит складно и вежлив. Аудиенция продолжалась около получаса». А в то время, надо отметить, российское светское общество было больно галломанией. И потому возвратившегося на родину Василия Львовича буквально разрывали на части, приглашая то в один московский дом, то в другой.

В Париже так тепло, что в Музее Родена открыты настежь окна. Фото автора

Этот заграничный вояж вызвал немало толков в московских салонах, дав обильную почву для эпиграмм на путешественника. Одну из них написал баснописец Иван Дмитриев, придумав издевательское название: «Путешествие N.N. в Париж и Лондон, написанное за три дни до путешествия»:

Друзья! Сестрицы! Я в Париже!
Я начал жить, а не дышать!
Садитесь вы друг к другу ближе┘
Мой маленький журнал читать┘

┘

Я вне себя от восхищенья!
В каких явлюсь к вам сапогах!
Какие фраки! Панталоны!
Всему новейшие фасоны!

Как и сейчас, когда Париж является сосредоточением лучших книжных магазинов Европы (в Лувре находится один из самых крупных магазинов, торгующих книгами по искусству), и тогда там можно было приобрести прекрасную библиотеку. Василий Львович привез из Парижа ценнейшее книжное собрание, ставшее предметом зависти московских библиофилов. Мимо книжных полок дядиной библиотеки не мог пройти и подрастающий кучерявый племянник Саша Пушкин.

Сегодня поездкой в Париж уже трудно удивить, а тогда... «Про него говорили: «С’est un Poete!!!», с каким благоговением я стал смотреть на него!!! Меня привлекли к нему рассказы о Париже, Наполеоне, других знаменитостях, с которыми меня знакомили книги┘ Как же мне было не любить этого доброго Василья Львовича?» – восторгался Сергей Соболевский, будущий друг Александра Пушкина, ставший его путеводителем по Москве 1820-х годов.

Василий Львович, увидев Париж в 35 лет, навсегда полюбил его, страсть эту не смог погасить даже 1812 год, спаливший и ценнейшую библиотеку. Быть может, причина такой непроходящей любви – молодость?

«Если тебе повезло и ты в молодости жил в Париже, – писал Хемингуэй, – то, где бы ты ни был потом, он до конца дней твоих останется с тобой, потому что Париж – это праздник, который всегда с тобой».

В Париж надо приезжать молодым, чтобы затем не жалеть, что вы слишком поздно его увидели┘