Вера Цветкова.
Это был один из тех моментов, когда от рядовых людей многое зависит. Они вершат историю.
Фото РИА Новости
Одно время в обществе ходило выражение «А ты где был 19 августа 91-го года?». В августе 91-го мы, таллинский центр молодежной инициативы «Центрум», отправились в очередной заграничный вояж. Объехали уже всю Скандинавию, и вот теперь направлялись морем в шведский город Мальме. В конце 80-х – начале 90-х железный занавес потихоньку падал: Запад очень интересовался советскими людьми, а уж как сами советские люди рвались в большой мир!
Делегация наша состояла из представителей клуба самодеятельной песни, полупрофессионального театра, клуба шахматистов, кого-то еще. Мы с моим коллегой Борькой представляли молодежную газету «Мастерская». Которой страшно гордились – еще бы, едва ли не первая свободная пресса в стране!
Каждый раз, попадая на паром «Силья лайн», я испытывала восторг души: пятизвездочный отель на воде, да и только. Здесь просторно, удобно и как-то по-особенному тихо (построен из звуконепроницаемых материалов, что ли?). Везде можно курить, даже в лифтах с кнопками на семь этажей, – вон, кто-то стоит с сигарой, кто-то идет с трубкой, при этом ни малейшего запаха – видимо, работают очень сильные воздухоочистительные системы. Бары и кафе со всяческими фруктами и алкоголем, бутики с невиданным ассортиментом, вполне доступный магазин «Дьюти фри»... Ну и, конечно, публика, сильно отличающаяся своим поведением и внешним видом от соотечественников. А уж красоты, открывающиеся с верхней палубы, особенно когда подплываешь к Стокгольму, – стаи лебедей, сотни живописных фьордов...
Увы, все хорошее быстро кончается, особенно плавание на «Силья лайн». Мы сошли на берег, прошли таможню, наш автобус спустили с парома – и через несколько часов мы уже были на юге Швеции, в Мальме. Нас поджидала целая толпа «наших шведов», которые и разобрали всех по домам. Мы с Борькой достались коллеге – футбольному комментатору с «Радио Мальме» по имени Свен, который отвез нас на «Вольво» в свой загородный дом. Свен и его жена Бригитта закатили торжественный ужин со свечами и вином. А общались мы на средней паршивости английском, неродном для всех.
Свен не знал, чем нам угодить. «Какие фрукты ваши любимые?» – «Бананы...» – с придыханием ответили мы. «А гуаву, папайю, киви вы пробовали? Сейчас все будет», – сказал Свен и стремительно уехал в супермаркет. Нам было неловко – и стало еще более неловко, когда он вернулся с кучей фруктов, настаивая, чтобы мы их все перепробовали, особенно его любимый авокадо. Потому что, с грехом пополам разобравшись, что именно надо есть в этой темно-зеленой груше, мы с Борькой одновременно пришли в ужас. «Слушай, я не могу это проглотить», – шепнула я. «Мне тоже не нравится. Может, попробовать с солью? Рожу-то поправь – хозяева смотрят, а ты скривилась». – «Да меня в прямом смысле тошнит от этого авокадо!»
...Свежайший воздух, тишайшая тишина, теплая солнечная погода. Я отлично выспалась и в кои-то веки решила побегать-попрыгать, – терпеть не могу физкультуру, но на этой чудной лужайке так и подмывало помахать руками-ногами. Я и помахала. А мне с крыльца помахал Свен, и лицо у него было какое-то напряженное. Он сказал что-то резкое по-шведски и, еще раз махнув, ушел в дом. Я припустила за ним в чем была – в майке и трусах. Свен ткнул рукой в работающий телевизор, и глаза мои полезли на лоб – по Москве шли танки! Бригитта сходила за Борькой, который явился и вовсе в одних плавках – видимо, еще валялся в постели. А Свен, наконец, заговорил на английском: «У вас – военный переворот, ГКЧП, хунта. Горбачев арестован». – «Ни фига себе!» – выдохнули мы хором по-русски.
За быстрым завтраком – кофе и тосты – Свен сказал, что толком ничего не ясно, но, похоже, положение серьезное, и сейчас мы поедем к нему на радио, там все время поступает новая информация. Мы поехали и даже выступили в прямом эфире на сносном английском (откуда что взялось!), но ничего особо нового не узнали. Разве что увидели «расстрельные» списки от ГКЧП, в которых обнаружили много знакомых фамилий, в том числе и нашего подписчика Александра Любимова. Нам разрешили позвонить – московские телефоны не отвечали, но с Таллином связь была. Борька поговорил со своей семьей, я – с мамой; у нас обоих создалось впечатление, что наши родичи там гораздо меньше напуганы происходящим, чем мы здесь.
Тем не менее по возвращении с радио нас с Борькой стало заметно потряхивать. Недопонимание, что же все-таки произошло на родине, страх за московских друзей, неопределенность будущего... Мы не отходили от телевизора, в котором прокручивались одни и те же кадры: окруженные толпой танки, Белый дом, почему-то одетый по домашнему Горбачев, танец маленьких лебедей... Наши хозяева посмотрели-посмотрели на нас, о чем-то переговорили, куда-то позвонили и объявили, что мы едем в гости к их друзьям-фермерам. Я плохо запомнила тот вечер. Большой красивый дом, большая дружелюбная семья... Нам демонстрируют удивительно породистых лошадей на выгоне, удивительно чистых свиней в хлеву (у которых музыкальный час – из динамиков доносится Моцарт), каких-то особых кроликов... Для нас на наших глазах готовят необыкновенно вкусное домашнее мороженое... Для нас музицируют – в четыре руки играют на фортепьяно и хором поют что-то задорное на шведском... А мы с Борькой – как зомби: «Да», «Нет», «Спасибо» – вот и все, на что мы в этот вечер были способны.
Утром 20 августа шведы собрали всю нашу делегацию у себя в офисе: «Вы уже знаете, что произошло в вашей стране. Лодка в Таллин не ходит... Муниципалитет Мальме решил предоставить вам проживание в гостинице на неограниченный срок и выделить преподавателя шведского языка. Сегодня у вас обед с мэром Мальме в Ратуше».
Я посмотрела на своих – серьезные, вытянувшиеся лица, кто-то из женщин плачет... Всеобщие смятение и испуг. Еще бы, ехали погостить на 10 дней, дома дети, дела, а получается, надо начинать жизнь с нуля на чужбине, причем не по своей воле.
Что касается моей воли, дело обстояло несколько иначе. К тому времени я уже была влюблена в Королевство Дания. И в копенгагенскую Христианию. И в остров Борнхольм. И в Пергамонский музей в Берлине. И в королевский дворец в Стокгольме, напротив которого так славно сидеть на травке и болтать ногами в воде канала. В образ жизни, когда красиво, спокойно, комфортно и по правилам. Я знала, от чего я хочу уехать – от хамства и пошлости родимой сторонки, но все как-то не получалось: как известно, бодливой корове Бог рога не дает. И вдруг такой шанс – провидение решило само! Вот и Свен сказал, что они с Бригиттой готовы помогать на первых порах – «пока не выучите язык и не найдете работу»...
На Ратушной площади стояли шатры, громко играла музыка. «У вас городской праздник?» – «Нет, это наши бездомные устраивают себе праздник». А прямо на земле стоял большой черный передатчик, по которому все время передавали новости из Москвы. Поразительно, но благополучному шведскому городку было не все равно, что там творится в Союзе!
На следующий день нас повезли в университетский город Упсала, по дороге мы заехали в музей хлеба, а потом в сад каких-то необычных растений. Люди выглядели как-то спокойнее: видимо, стали привыкать к мысли о шведском ПМЖ. А когда поздно вечером мы вернулись в Мальме, в автобус зашел один из шведов-организаторов и попросил выслушать важное сообщение. Военный переворот захлебнулся. Лодка в Таллин ходит, мы можем возвращаться домой. С чем все нас и поздравляют. Да здравствует Горби!
Не скажу, что все таллинцы сильно обрадовались. То есть, конечно, за отечество-то обрадовались – гора упала с плеч, но вот за себя... «Ничего толком не могут, даже переворота! – шипела я. – В кои-то веки улыбнулась судьба – и вот пожалуйста, извольте вернуться взад!»
«Лодка», действительно, ходила. Мы поднялись на борт, расселились по каютам. Никто больше не носился по этажам и бутикам прекрасной «Силья Лайн», не обсуждал преимущества ночной программы в нижнем баре. Все как-то незаметно собрались на средней палубе, расселись по удобным диванам – кто с коктейлем, кто с сигаретой, кто с банкой пива – и молча смотрели сквозь стеклянную стену на серые балтийские волны... Смотрела и я. Я еще не знала, что через два года я буду жить в Москве недалеко от Белого дома, и мимо моего балкона будут пролетать трассирующие пули, а на экране телевизора – дымиться этот самый Белый дом. А я буду пытаться понять: когда было страшнее, тогда, издали, из прекрасного далека, или совсем рядом сейчас?
В России страшно всегда.
