Варшавские мелодии

Эти ребята, отдыхающие у подножия колонны Сигизмунда, прекрасно знают, кто был этот король и что он сделал для Польши.

Скажу честно, о Польше мне было известно немного. Думаю, что большинство моих сограждан не может похвастаться глубокими познаниями об этой стране, отражение агрессии которой в далеком Средневековье мы празднуем теперь ежегодно 4 ноября. В Польше к такому празднику относятся с недоумением. Но говорят, что россияне никак не могут определиться, в какой стране они живут. Ведь в российской символике можно сегодня встретить и царские символы, и советские, и новые российские.

Я учился с польскими студентами в далеких 60-х годах (прошлого века). Они мне казались довольно заносчивыми и деловыми. В любом случае у них всегда были на продажу западные бренды в отличие от идеологически выдержанных студентов из ГДР, китайцев, вьетнамцев и северокорейцев, коих в вузе, где я получал свое базовое образование, было немало. Да и сегодня, как отмечает немецкая Deutsche Welle, «поляки фантомными болями по временам социализма не страдают – во всяком случае, прилюдно». Зато абсурдизмы жизни при социализме до сих пор вовсю используются в поп-культуре, указывает польский публицист Януш Рейтер.

Бравурные партийные песни звучат в обработке хип-хоп в дискотеках, социалистическая реклама пародируется в нынешних рекламных роликах. Обозреватель агентства Reuters видит главную причину в том, что поляки «приехали» – то есть комфортно себя чувствуют в нынешней системе. Иногда постфактум подумываешь, что тогда, в 60-е годы прошлого века, именно такой «рыночный» обмен (рубли на джинсы), практиковавшийся поляками, и закладывал основы рыночной экономики, и скорее всего кое-кто из нынешних олигархов начинал свой бизнес с этого.

Конечно, у нас олигархом тогдашний «нетрудовой элемент», говоря языком милицейских протоколов 60-х, мог стать при условии, что его не поймали и не сослали как минимум на 101-й километр. Но, как говорится, кто не рискует┘ Тогдашние риски в моем вузе сводились к почти массовой игре в преферанс, в которой участвовали и студенты, и преподаватели, заказывая для этого целые институтские аудитории. Поляки и другие иностранные студенты в эту исконно русскую игру не играли. Впрочем, у них, наверное, были не менее азартные и одновременно аналитические карточные игры, такие как скат или бридж, которые позволяли скоротать время между лекциями.

Самое суровое испытание для межгосударственных отношений России и Польши вот уже более полувека связано с Катынью. Я думаю, что сегодня многим и в России понятен трагический символ Катыни, но не многие знают, что советскими руководителями принимавшими решение о расстреле польских офицеров, интернированных Красной армией, двигали сугубо политические соображения. Это, конечно, не снижает уровня трагедии, которая может быть поставлена в ряд серии преступлений против человечности.

В одной из исторических работ я прочитал, что Сталин в то время думал уже не столько о предстоящей войне с гитлеровской Германией (он понимал ее неизбежность), сколько о послевоенном переустройстве Европы, и отдавал себе отчет, что польские офицеры, находящиеся в Катыни, вряд ли примут коммунистическую идеологию. Другими словами, они для него уже тогда были будущими противниками.

Не исключено, что Сталин, как мстительный и злопамятный человек, не забывал и о трагедии тысяч красноармейцев, попавших в польский плен и умиравших в польских лагерях от голода и унизительного бесчеловечного обращения после неудачного наступления армии Тухачевского на Варшаву в 20-х годах в ходе переменчивой войны с Польшей. В тех сражениях маршал Пилсудский стремился восстановить границы Польши в пределах Речи Посполитой 1772 года, как говорится, от можа до можа, а большевики мечтали о советизации Белоруссии, Украины, Польши и Германии. Но это все история, и она не должна мешать сегодняшнему дню.

Портрет Иоанна Павла II при входе в церковь – это больше чем просто любовь народа. Фото автора

Восприятие сегодняшней Польши для меня связано с именем Леха Валенсы, простого слесаря, возглавившего сначала общественное, а потом политическое движение и ставшего польским президентом. С политической судьбой Валенсы контрастирует судьба первого российского президента Бориса Ельцина. Мне приходилось сталкиваться с Валенсой на международных конференциях. Простоватый, но очень уверенный в себе человек очень напоминал мне Ельцина. Как писала недавно в книге «20 лет без Берлинской стены: прорыв к свободе» историк Лилия Шевцова, «наличие демократически ориентированной элиты помогло нейтрализовать в Польше авторитарные устремления ее лидера Леха Валенсы».

В России же авторитарные устремления ее тогдашнего лидера Бориса Ельцина, как известно, привели к созданию сверхпрезидентской власти при поддержке тогдашней российской элиты. В условиях такой власти, к тому же закрепленной в первой ельцинской Конституции, которую, как известно, он сам и правил, мы живем до сих пор. В этом плане, как я считаю, недавний в историческом разрезе польский политический опыт весьма поучителен для нас. Польская элита предпочла демократию, а наша – договариваться с лидерами.

Для меня нынешняя Польша началась с варшавского Центрального вокзала, точнее говоря, со столичных таксистов. Пожилой поляк с седыми вислыми усами резво загрузил четырех российских туристов в свою автомашину и провез их до гостиницы, находящейся в 500 метрах от вокзала, за польский эквивалент в 40 долларов при красной цене такой поездки где-то в 3–4 доллара. Ну что ж, разводили руками знакомые поляки, это бизнес, и вспоминали такие случаи из московской практики. То ли это славянская черта, объединяющая московских и варшавских таксистов, то ли все таксисты в мире одинаковые.

Другой случай связан с польской молодежью. Прогуливаясь по Старому городу, я увидел напротив Королевского замка колонну, которую венчала казавшаяся небольшой при рассмотрении снизу статуя. Местные школьники мне тут же подробно разъяснили, что это король Сигизмунд и чем он был знаменит для Польши. Не скрою, к горлу подкралась горечь. Не так давно я побывал в Калининграде и с похожим вопросом относительно местонахождения памятника Шиллеру я обратился к местным подросткам. Скажу без утайки, что я получил ошеломляющий ответ. Мне указали на ближайший памятник Ленину и утверждали, что, мол, это и есть Шиллер. Современных иванов, не помнящих родства да и вообще истории, у нас в отличие от Польши, увы, становится все больше и больше.

Говорят, чтобы гарантированно вернуться в Варшаву, надо пойти к скульптуре Фредерика Шопена, на сооружение которого давал специальное разрешение еще российский император Николай II, в варшавском парке Лазенки и послушать там одно из его произведений. Что я и сделал.