История коммуниста

На «Павелецкой» есть Музей Ленина. Его сейчас мало кто знает. О нем забыли.
Фото Евгения Лесина

Я живу в коммунистическом заповеднике. Он на Садовом кольце. Он тянется от метро «Октябрьская» до метро «Павелецкая». «Октябрьская» все так же, как при коммунистах, носит имя главного месяца коммунистов. Напротив – очень большой памятник Ленину. Там остались все те же знаки присутствия коммунистов, что были раньше. Переименования обошли стороной. Дальше «Добрынинская». Она не по имени Добрыни Никитича. И не по бренду сока «Добрый». Она в честь молодого коммуниста Добрынина. Рядом тоже улицы молодых коммунистов. Улица Люсиновская. Улица Павла Андреева. Они все погибли в семнадцатом году. В отрядах юных бойцов. В боях за новый мир в пролетарском Замоскворечье. На восходе зари советской власти. Рядом памятник Ленину. Он напротив завода Михельсона, где в Ленина стреляла Каплан. Он тоже, как и на «Октябрьской», большой. На «Павелецкой» есть Музей Ленина. Его сейчас мало кто знает. О нем забыли. В музее только один экспонат – паровоз. На нем Ленина, когда он умер, привезли в Москву. Там хорошо. Чисто. Уютно. Как-то спокойно.

Здесь бывают неожиданные встречи. Здесь можно найти что-нибудь такое интересное.

Я недавно здесь нашел вещи коммуниста. Брутальные вещи настоящего коммуниста. Они были издалека. Сейчас таких вещей уже нет. Они были из пятидесятых. Сороковых. Даже из тридцатых. Они были сложены в узелок. Партбилет. Кальсоны. В кальсоны были завернуты банка со спиртом, хлеб, селедка, презерватив, тампон, леденцы и бумажные цветы. Коммунист шел на свидание и подготовился к свиданию. Устав Коммунистической партии. Брошюра Ленина. Пластинка с песнями Клавдии Шульженко. Орден Красного Знамени. Немного мокрые трусы – коммунист недавно купался. Два молочных зуба. Коммунист поймал ребенка и выбил ему два молочных зуба. Портрет Дмитрия Билана. Наверное, коммунист путешествовал во времени и был в двадцать первом веке. Роман Георгия Маркова «Сибирь»; коммунист читал современную ему советскую литературу. Сборник поэзии Эдуарда Асадова. Коммунист читал и современную ему советскую поэзию тоже. Карманное зеркало. Коммунист не нарцисс. Но, когда брился и читал советскую поэзию, то смотрел на себя в зеркало. Портянки и гильза. Коммунист недавно пришел с войны и принес оттуда портянки и гильзу. Флешка. Коммунист снова путешествовал во времени и взял из будущего флешку. Уголек. Коммунист грелся у костра и взял из костра уголек, чтобы погреться в дороге. Окурок от папиросы «Беломорканал». Коммунист курил папиросу. Не докурил. Это была последняя папироса. Коммунист взял с собой окурок, чтобы докурить потом. Была и ложка. Коммунист хотел что-нибудь поесть. Вилки не было. А зачем коммунисту вилка? Все, что можно съесть вилкой, коммунист вполне может съесть и ложкой. Не было и ножа. А зачем коммунисту нож? Все, что можно было разрезать на куски ножом, коммунист мог бы оторвать руками. Или съесть целиком. Не разрезая на куски.

И это были еще не все вещи коммуниста.

Внутри узелка была еще тряпка. В нее были завернуты вещи, необходимые коммунисту в чрезвычайных обстоятельствах. Если вдруг коммунист попадет в тюрьму или в больницу. Или на войну. Или на Луну. Вещи, с которыми не пропадешь: сало, деньги, эластичный бинт, отрывной календарь, безопасная бритва, зубная щетка, зубной порошок, махорка, спички, хозяйственное мыло, туалетная бумага в рулоне и портрет Сталина из газеты «Социалистическая индустрия».

И это тоже было не все.

Там еще были душа коммуниста. В виде его завещания. Русские не любят оставлять завещание. Русские не хотят думать о смерти и о том, что будет после нее. Но коммунист думал о будущем. Он оставил завещание. Он вложил в завещание свою душу.

Коммунист завещал не трогать Сталина. У Сталина длинные руки. У Сталина быстрые ноги. Даже у мертвого Сталина. Сталин, даже если это мертвый Сталин, догонит и схватит. Так что лучше Сталина не трогать.

Коммунист завещал, что хохлу надо отдать все, что хочет хохол. Себе дороже спорить с хохлом. Хочет хохол Севастополь – пусть берет Севастополь. Значит, хохлу так надо. У русских все равно еще много городов. Хочет хохол Гоголя – пусть берет и Гоголя. У России есть писатели еще. Не хуже Гоголя. Хочет хохол трубу с газом – ну что ж, можно отдать хохлу и трубу. Главное, чтобы хохол не приставал. Это важнее Севастополя, Гоголя и трубы.

Еще коммунист завещал не верить грузину. Грузин всегда врет. Грузин врет, что он хочет в Европу. Грузин в европейском порядке будет скучать. Грузин быстро захочет обратно к своей маме русской коррупции и к своему папе Сталину. Грузин в любом случае вернется обратно в Россию.

Про прибалта коммунист тоже завещал. Что прибалта надо держать в узде. Прибалта нельзя отпускать из России в Европу. Прибалта Европа не примет. Прибалта Европа будет обижать. Прибалт все-таки много лет жил в России. И Европа никогда не поверит прибалту, что прибалт может быть таким же европейцем, как другие европейцы.

Не забыл коммунист и презерватив. Коммунист завещал его не использовать. Коммунист знает, что он завещал. Коммунист несколько раз сам использовал презерватив. И что? Да ничего. Никакого толка. Баба все равно забеременела. А коммунист не получил никакого удовольствия.

Коммунист завещал и про жалость. Что не надо покупаться на жалость. На жалость к врагам коммунистов и на жалость к бабе. На жалость к врагам коммунистов коммунист не купился ни разу. Но коммунист несколько раз купился на жалость к бабе. Баба просила коммуниста надеть презерватив, чтобы бабе не забеременеть. Коммунист согласился. Коммунист надел презерватив. И что? Да ничего. Никакого толка. Баба все равно забеременела. А коммунист, как дурак, остался без удовольствия от секса.

Не забыл коммунист и про еврея. Коммунист очень хорошо в завещании про него написал. Не верить еврею, даже если еврей такой революционный, как Троцкий.

Не забыл коммунист и про баб. Что все бабы – дуры. Бабы думают только об одном. Известно о чем. Чтобы коммунист надел презерватив.

Коммунист завещал нам и Пушкина. Что Пушкин – наше все. И все. И чтобы было так и только так.

Коммунист вспомнил не только про баб, еврея и Пушкина. Коммунист не забыл и про поэзию. Чтобы не кончалась русская поэзия. Чтобы не дали ей умереть. Пусть лучше умрет проза. Театр там. Кино. Да что угодно. Но только чтобы не поэзия.

Коммунисту не поверили. Завещание коммуниста не исполнено. Ни один пункт. Все сделали наоборот. Все не так, как завещал коммунист. Тронули Сталина. Не отдали хохлу то, что хотел хохол. Поверили грузину. Прибалта не удержали в узде. Все больше используется в сексе презерватив. Постоянно покупаются на жалость. Верят еврею. Не хотят понимать, что все бабы – дуры. Пушкина перестали считать национальным тотемом. Дали умереть русской поэзии. Вот поэтому все в России так сложно. Все непонятно. Все не как у людей.

Я долго смотрел на вещи коммуниста.

Таких вещей больше нет. И коммуниста больше нет. Он взял лучшее, что было в России до него. И после него. Его еще не раз вспомнят. Без него никуда. Без него грустно жить (...).

У коммуниста был только один изъян – секс. Коммунисту всегда не хватало секса. Много дел, и для секса у советской власти не было условий. Но коммунисту условия были не нужны. Он мог заниматься сексом где угодно. Под тачанкой. Под танком. На пулемете. На морозе. Если не было тени, то на жаре. На голой земле. Под мартеновской печью. Под партой. Само собой и на парте. Под крылом самолета. Под станком. На станке тоже, но под станком было удобнее. Под комбайном. Под комбайном было не хуже, чем под станком. Но под станком все-таки лучше. Безопаснее. Комбайн можно было забыть поставить на тормоз. Особенно во время посевной. Поэтому комбайн в любой момент мог поехать. А станок никуда поехать не мог.

В сексе коммунисту не было равных. Коммунист мог заниматься сексом за шестерых. А оргазм был даже больше. За семерых. За всех за тех, кто не мог сейчас заниматься сексом. За погибших товарищей. За тех, кто был далеко от секса. Своей потенции коммунисту хватало. Но иногда не хватало. И тогда коммунист отсосал русскую потенцию на много лет вперед (...)

Я теперь часами смотрю на вещи коммуниста. Я думаю о том, как высосать у коммуниста назад русскую потенцию.

Коммунист расстрелял моего дедушку. Коммунист заставлял меня учить и сдавать историю КПСС. Коммунист не давал мне прохода. Но я смогу ему все простить. И все забыть. Если вернет потенцию.

Если вернет, я приду к памятнику Ленину и положу коммунисту цветы. Я обойду в Москве все памятники Ленину. И везде положу цветы.

Только пусть сначала вернет.