Роза Цветкова
Для деревенских стариков перепись стала поводом рассказать о своей жизни.
Фото Романа Мухаметжанова (НГ-фото)
Меня в эту перепись не переписали. Точнее, не попала в анналы российской статистики вся моя небольшая семья. Дочь, которая живет отдельно на съемной квартире, в день, когда на лестничной площадке ее остановил юноша с синей сумкой, очень торопилась на репетицию. И поэтому на вопрос наивного представителя Росстата «А вас уже переписали?» она ответила не вполне честно, но утвердительно. Больше ее не беспокоили.
Я же добросовестно ждала, что ко мне придут и про все расспросят. Хотя, честно говоря, не люблю откровенничать перед незнакомцами. Ни про возраст (ой, надо же, как вы хорошо сохранились!), ни про семейные доходы (самый удобный ответ – «это коммерческая тайна!»), ни уж тем более про национальность.
Про последнее – не потому, что чего-то стесняюсь, Долго объяснять просто, кто я, каких, как говорят, кровей. Про дедушку с маминой стороны, например. Который и сам толком никогда не мог объяснить, кто он больше – русский, казах, татарин? В далекие 20-е годы прошлого столетия – ужас, как летит время! – он по заданию партии поехал в составе конного отряда Михаила Васильевича Фрунзе (помните такого?) в бескрайние киргизские степи. Экспроприировать частную собственность у местных кочевников, или, как писали в учебниках истории, раскулачивать.
Увидел мою юную бабушку-красавицу, было ей тогда, как сама она вспоминала, лет 14, метрик в те времена у степняков еще не было, влюбился в нее мой тоже молодой дедушка и в одночасье увез с собой. В Москву, кажется. Можно сказать, совершил благородный поступок – спас и ее, и ее родственников от ссылки, которая известно чем тогда могла закончиться. До самой своей смерти моя любимая ба почему-то любила вспоминать не о сундуках с драгоценностями, по юношеской нерадивости я, к сожалению, никогда не бралась уточнять, откуда в юртах того времени брались рубины, жемчуга, изумруды, а об отарах овец. Именно их количеством определялось богатство степного рода досоветского периода, и по всему выходило, что моя баба Шура была чуть ли не княжной. Киргизской, разумеется, а может быть, и не вполне киргизской, мало ли кто в те годы в степях баранов гонял. Я, увы, никогда не заглядывала в ее паспорт, где, конечно же, ее княжество никак прописано не было, но зато национальность присутствовала.
Настоящая ли только, вот в чем вопрос. С этим на заре советской власти вообще вольно обращались: по отцовской линии, например, моего деда зачем-то написали узбеком, хотя этой крови в нем ни грамма не было, он был родом из Ирана. А его жена, другая моя бабушка, вообще ни одного слова по-русски не знала, мы с ней разговаривали на адской смеси тарабарского языка, который всегда понятен близким людям.
В общем, национальный вопрос в моей жизни присутствовал всегда, особенно в Ташкенте, где в советское время всякий таксист, допустим, считал себя вправе спросить пассажирку, меня то есть: «Я, извиняюсь, а вы кто по национальности будете?» Такие простецкие вопросы не считались чем-то неприличным, личная жизнь каждого вполне могла стать достоянием другого, люди в Узбекистане общительные и открытые. Я, не вдаваясь в подробности, предлагала собеседникам самим догадываться. Скажу сразу – за все годы никто ни разу не отгадал точно. Хотя кем только меня не представляли, потом уже было просто интересно коллекционировать – таджичка, русская, еврейка, адыгейка, однажды даже француженкой назвали (ну это, наверное, потому, что я тогда под Мирей Матье подстриглась, прическа очень известной в 80-е годы французской певицы в СССР пользовалась огромной популярностью в парикмахерских).
Но человеческая память удивительна. По историческим меркам совсем недолгое время назад в российских паспортах перестала присутствовать графа о национальности. И хотя в некоторых регионах, таких как Татарстан, скажем, это до сих пор принципиальный вопрос, для большинства россиян национальность, кажется, перестает быть проблемой самоидентификации. По крайней мере, как показывают первичные результаты переписи, многие предпочитали называть себя русскими в процессе опросов. Даже если с трудом говорили на этом языке.
 Как выяснил Росстат, более всех неохотно приходили на участки переписываться почему-то москвичи. Фото Александры Самариной |
Одна моя хорошая знакомая все две недели Всероссийской переписи-2010 проработала на труднейшем участке – ей выпало переписать 19 (!) полузаброшенных деревень в одном из ближайших к Москве российских регионов. Сколько километров по сельским ухабам ей довелось прошагать за это время, она сама не подсчитывала, работала без всякой халтуры – с 8 утра до 8 вечера, хорошо еще с погодой повезло: ни грязи, ни особо лютой непогоды с пронизывающими ветрами.
Но все равно натерпелась. Однажды, рассказывает, стучится в дом на окраине, ей открывает небритый мужик в семейных трусах, впустил в дом и тут же дверь на щеколду щелк! Что остается делать в такой ситуации, когда ты бодрым голосом начинаешь представляться: «Здравствуйте! Я переписчик, моя фамилия┘» – а он смотрит на тебя мутными то ли от сна, то ли от самогона глазами и ничего не соображает. Теперь она вспоминает это со смехом, но сквозь это веселье я слышу и вижу, как ей было тогда страшно – в кармане куртки только лишь выданный в конторе перцовый баллончик, и непонятно, подействует ли он, если что┘
Зато на вопрос об образовании тот, в одних трусах, не моргнув глазом заявил: пиши, высшее! То-то потом над ней потешались ее коллеги-переписчики – как выяснилось, это был «посиделец», только недавно вышедший из зоны, где сидел почти десять лет за убийство. Но ничего не поделаешь, все данные приходилось записывать со слов заявителей – таковы условия переписи.
Особенно трудно было разговаривать со стариками: времени в обрез, а они, в долгом одиночестве отвыкшие от доверительных разговоров, чай, кофе предлагают, а то и вовсе отобедать, а отказываешься, обижаются и до самой двери все рассказывают и рассказывают про свою нерадостную жизнь. И как тут уйти, когда «сын забыла, когда приезжал, а внучке надо с пенсии на мобильный денег положить, и поясницу ломит, наверное, давление завтра изменится┘»
В каждом доме свои судьбы, свои характеры. И не все готовы были о себе рассказывать, пусть и самое необходимое. И поэтому некоторые из переписчиков – это они потом при вечерних сборах делились друг с другом подробностями – не мудрствуя лукаво сразу спрашивали своих респондентов: «Вы хотите участвовать в переписи? Нет? Ну, до свидания». Оказалось, все просто до неприличия. Как почти шепотом призналась мне моя приятельница, на каждую из них, обслуживающих это важное для страны мероприятие, был заведомо спущен переписной план: сколько зарегистрировано в паспортном столе граждан по месту жительства, столько и должно быть участвующих в переписи. Плюс еще энное количество незарегистрированных – гастарбайтеров, приехавших из других областей, и даже бомжей. Хотя ни один из последних с моей знакомой откровенничать не стал. По причине хронической несвязанности речи.
А если не выходит «списочное» количество, сиди до ночи, сочиняй биографии сама, но в соответствии с заданными параметрами, включая и пресловутый национальный вопрос. По ее словам, в каждом отдельном «реестре» должно было быть до 90% русских, немножко татар и, уж, конечно, никаких евреев. Ну, в самом деле, какие другие национальности могут остаться в обнищавших российских деревнях?! Хотя и в городах не очень-то склонны были записываться в иные, кроме традиционных, национальности. Еще один мой хороший знакомый до сих пор возмущается – ему так и не удалось отстоять свое иудейство, принадлежностью к которому он, не скрываясь, гордится. В его отсутствие пришли в дом веселые студентки и так радостно сказали его жене: «А нам не велели никого в евреи записывать, давайте вы будете русскими? Или, хотите, татарами?» А глава семейства звонил потом в управу, спорил, настаивал, но откуда ему знать, переписали ли ему графу про его национальность.
Так что, может, и хорошо, что к нам в квартиру никто так и не позвонил. А просто по всем почтовым ящикам нашего многоквартирного дома в первый же день переписи раскидали абсолютно одинаковые объявления. Мол, мы к вам приходили, а вас дома не оказалось. Теперь вы сами приходите и все про себя расскажите.
Никуда я, разумеется, не пошла. Я до сих пор не решила, кем бы меня надо было записать. Ну, не персиянкой же.
