Змей шепелящий

Их молодость пришлась на страшную пору.
Фото Олега Ласточкина (НГ-фото)

Жил он в конце нашей улицы в маленьком доме с небольшим огородом, в котором высаживал только картошку. Раньше в том же доме квартировал у одинокой, умом малость тронутой старухи. Когда та преставилась, домишко ему остался. Сам был неместный. А откуда взялся – никто толком не знал. Какого возраста – тоже не поймешь: вроде не очень старый, но и совсем не молодой.

Более нелюдимого человека свет не видывал. Ни друзей, ни знакомых. С соседями – никаких отношений. Только когда никак не получалось отвертеться, что-то отвечал. Говорил странно – обрывисто, шепелявя, присвистывая. Потому и прозвали Шепелявкой. А еще одна рука у него была изуродованная. Случались вдобавок ко всему у Шепелявки приступы злобы: без устали часами во всю глотку мог материться. Кого, за что – непонятно. При этом трезвый.

И вот играем как-то в футбол в конце улицы, у его дома. Там асфальт был ровнее и сама улица шире. Вдруг он возник. Постоял-постоял, а потом с присвистом своим: «Посли отсюза, не играйсе здесь... мясем своим весь картофесь побили. Залетись мясь в огород – изрезю на куски!»

Ага, уходите. А куда? Спортплощадка вечно взрослыми занята. Выше перейти – улица узкая и в ямках: не разбегаешься. Играем дальше. А ограда у Шепелявки, как назло, низкая. Мячик и залетел к нему в конце концов. Лева – шустрый, прыгнул тут же следом, но Шепелявка в огороде караулил и на мгновение опередил. Искалеченной рукой-клешней мяч к себе прижал, здоровой махнул – и вместо мяча резиновые лохмотья. Лева аж побелел от гнева, а упрямец он был еще тот.

В универмаге в тот год чего-чего, а мячей хватало. Пятнистые – издали от настоящих футбольных не отличить, но резиновые, по «сколько-то» копеек. Пустили шапку по кругу. У кого денег не было, сбегал домой, бутылки тайком вынес – их по 10–15 копеек принимали. Набралось в итоге денег на пять или шесть мячей. Продолжили играть. Шепелявка опять из дома выполз: «Порезю мясь!» «А пошел ты, змей шепелящий!» – и с Левкиной подачи начался сюр: играем, хотя и осторожничаем как можем, а мяч нет-нет, но перелетает через ограду. Шепелявка полосует, вышвыривает нам ошметки, мы его обкладываем и продолжаем матч новым мячом. Запасы наши истощились, когда стемнело. Гордые собой, что не отступили, стали расходиться по домам. Тут Левка мне и говорит: «Знаешь чего он такой бешеный? Фашист он! Я его нож разглядел – на лезвии немецкий знак».

Много ли надо 10–11-летним, чтоб придумать приключение? Да еще когда в кино одни апачи, по телевизору – нескончаемые капитан Клосс и танкисты с собакой, а до турецкой границы километров сто. Стали я и Левка «шпиона» Шепелявку выслеживать. Следили-следили – без толку. Пока 9 мая не наступило. День запомнился тем, что к Памятнику Павшим с утра мы – школьники-пионеры – цветы возлагали, люди пришли в орденах-медалях, духовой оркестр местных пожарных и все такое.

Закончились торжества, смотрим – Шепелявка со свертком под мышкой к ущелью идет. Что ему там делать? В речке плавать – не время, в мае холодно еще, рыбачить – никогда он не рыбачил, да и удочки нет. Ясное дело – сверток агенту передать. Спустился он к реке, и мы, крадучись, следом. Он – вдоль берега, и мы – осторожно, прячась за валунами. Не рассчитали, однако, – за поворотом чуть не налетели на него, едва успели обратно за огромные глыбы у берега шмыгнуть. А Шепелявка хворосту набрал, веток, развел костер и устроился у огня на плоском камне. Сверток развернул. Ножом тем самым, который его выдал, нарезал колбасы и стал поджаривать ее на огне. Откупорил бутылку водки. Наливает в стаканчик, бормочет что-то, выпивает, закусывает, курит. Час или сколько там прошло, а на встречу с ним никто не идет. Поняли с Левкой, что тухло, думаем – отползем немного, чтоб он не засек, и домой. Тут Шепелявка голос подал: «Вылезайсе... Не бойсесь, вам говосю – знаю, что за валунами». Вылезли – чего надо? Он клешней своей показывает, чтоб у костра сели. «День, – говорит, – сегодня такой... День Победы! Я за память друзей своих, за каждого в отдельности, кто погиб! – У самого слезы. – А я выжил – не повезло». Как не повезло, раз выжил? Что значит не повезло? История нехитрая оказалась.

Контузило – попал в плен – сбежал – попался – били так, что кончика языка лишился и руку искалечили. «Одного не понял: почему сразу не застрелили, тоже мне ценность великая – лейтенант-пехотинец┘» Только очухался, улучил момент и опять деру. На этот раз удачно. «Лучше б расстреляли... А то у своих попал в список – и будь здоров на всю жизнь» – «Какой список?» – «Аааа... подрастешь – поймешь, – отмахнулся Шепелявка. – Вы за мяч-то обиду не держите, я вам настоящий кожаный подарю. От контузии бывает голова болит, хоть помирай, а тут вы со своим шумом-криками...» Так и выяснилась причина накатов его ярости. Смеркалось. Мы ушли, а он остался у реки – поминать друзей.

Кожаного мяча он нам, конечно, не подарил. Хорошо хоть наши больше не резал. Да и вообще вскоре исчез. Продал домик и исчез. Новые хозяева картофель не жаловали – засадили весь участок розами и гладиолусами, домишко сломали – возвели двухэтажную махину из туфа, а потом и забор каменный, высоченный – чтоб мяч перелетел, постараться надо было. Новым хозяевам наш футбол тоже не нравился – истерили постоянно: мяч, оказывается, стену-забор им «портил»...

Все это было давно. Ножей с клеймом-свастикой за эти годы разных перевидал множество. Один раз даже чуть не купил, но что-то остановило. Про то, что попавшим в годы Великой Отечественной войны в плен советским воинам приходилось «отмываться», узнал уже студентом. И не всегда это у них получалось, хоть и кровь проливали, и жизнью рисковали, и способны были ее отдать за Родину, не меньше, чем отмеченные наградами воины. Одних послевоенная жизнь обласкала, кого – не очень, а кто-то так и остался с исковерканной судьбой. И кто знает, сколько таких было в необъятном общем Союзе, а потом в независимых друг от друга республиках? Как сломленный жизнью сосед, получивший от нас сопляков: «Змей шепелящий».