"Я" бывают разные

Творчество игры поможет освоить самые разные возможности.
Морис Дени. Игра в бадминтон. 1900. Музей Д’Орсэ

Слово «айдентити» я помню начиная с середины 90-х – оно тогда вошло в язык нашей филологической тусовки вместе с другими академическими американизмами. Оно подчинялось законам русской фонетики, оно не склонялось, оно могло быть женского или среднего рода. Было понятно, что его нельзя точно перевести, подобрать подходящий эквивалент – так же как нельзя было перевести на русский слово «прайваси», поскольку понятие личного пространства в советском обществе не соотносилось ни с какой реальностью.

Так же как «дискурс» и прочие академизмы, «айдентити» произносилось с некоторой натужной неловкостью: мол, умное слово, выпендриваюсь, уж извините. Шутили: айден-ти-ти-ти – три «ти» в конце. Постепенно слово становилось более понятным, близким, обрастало смыслами по ходу дела -по мере того, как идея идентичности входила в сознание, становилась центральной в проекте-проджекте по осмыслению мира.

Без роли

А дело это было новое и непривычное. Вроде как все было понятно – кто я, кто мы, кто они. Когда же вошло в жизнь понятие «айдентити», все в мире оказалось абстрактным и относительным: будто смотришь со стороны – на все и на самого себя. Стало неочевидно, что я – это я. Оказалось, что есть как бы я и это я как бы думает что-то такое о себе. Стало интересно, что же оно о себе думает и как именно оно думает, что на это влияет. Стало важно и интересно понять, на какие именно вещи это самое я обращает внимание: какие такие черты, свойства, особенности для него важны и почему.

Стало понятно, что идентичность исторична по сути: она меняется вместе с тем, как меняется общество, с тем, что для людей важно в настоящий момент. Это что-то важное после может измениться, смениться чем-то новым, превратиться в неважное, перетечь во что-то смежное или в свою полную противоположность. Стало понятно, что у одного и того же человека (и группы людей) айдентити может меняться по ходу жизни много раз: вчера он был тем, сегодня стал этим.

Кроваво или бескровно (кому как повезло) произошла революция в сознании: были разрушены позитивистские модели, была разрушена целостность «я». Это было грехопадение, изгнание из мифологического рая. В отсутствие идеи айдентити можно было быть богом, можно было жить в мифе – легко. Когда мы увидели, что наги, это было началом кризиса и началом конца. Стало видно, что мы сами строим свой миф, что нам нужно верить в него, что он шит белыми нитками. Колосс раскололся и пошел трещинами.

Когда ты однажды это понял, это увидел, дороги назад уже нет. Не остается ничего лучшего, кроме как не оглядываясь идти вперед. В так называемый перед – никакого такого переда, получается, нет. Это мы хотим, чтобы так выглядело, будто мы идем вперед, потому что: а) зациклены на идее линейного времени; б) движение вперед в глазах большинства из нас – это нечто безусловно позитивное.

А другие считают, что нужно, напротив, идти «назад», и это очень понятно. В трагической ситуации оторванности от абсолюта инстинктивно хватаешься за любые возможности влезть обратно в разрушенный миф, натянуть на себя лягушачью шкурку. Тоска, депрессия, тревога неопределенности – вот что сопутствует обыкновенно потере идентичности, понимания того, кто ты есть.

Кажется, что из этой ситуации нет выхода. В самом деле, что хорошего можно вынести из этого состояния непоняток, фрагментарности, раздробленности?

Некоторые из любимых философов учат нас, что приобрести помимо цепей, положенных нам при любом раскладе, мы можем саму способность к рефлексии. И благодаря самой этой возможности анализировать, мыслить, смотреть и видеть, как все вокруг нас устроено, мы обретаем какую-то новую большую свободу.

Но что это такое? Опять образы, слова, метафоры. Получаем «свободу», мы свободны! – мы опять внутри мифа, и быть свободным от него, похоже, нельзя. И потом – что за страсть к анализу, поиску проблем, неувязок, связей, закономерностей?.. А как насчет синтеза? Как можно оказаться вне айдентити, вне ситуации постоянного анализа и (полу)осознанной деятельности по строительству какого-то очередного себя? Где такие возможности, места, где мы можем обо всем этом забыть, забить на все условности, роли, предписания?

Когда-то человеческая личность была цельной. Поль Гоген. Прекрасная Анжель. 1889. Музей Д’Орсэ

Многообразный репертуар

Собственно, в нормальном социализованном состоянии осуществить подобный амбициозный проект нереально. Потому что подобные вещи возможны только в измененных, расширенных состояниях сознания. Речь идет в данном случае не о веществах, меняющих сознание, но об определенного рода практиках, позволяющих уйти от идеи «я». Подобные опыты могут быть сопряжены с религиозным трансом, могут быть связаны с состоянием творческого прорыва. В любом случае эти состояния могут быть лишь временными и длиться до тех пор, пока «я» не растворится и не обратится в радужный свет.

Что же касается нашей с вами обыденной реальности, здесь творчество и творческий подход тоже могут быть обращены во благо творящего. Что можно сделать, чтобы не закоснеть в своей идентичности и не сойти с ума от опустошающего релятивизма? Ответом может быть игра, творчество игры. Можно осознавать свою потребность в идентичности и играть самыми разными возможностями.

Игра необязательно должна быть несерьезной, дурацкой. Это может быть вдумчивая, серьезная, вдохновенная игра. Умная, захватывающая игра. Игра трансформационная, меняющая человека, его окружение, обстоятельства жизни. Введение понятия игры разрешает вещам происходить понарошку, снимая при этом негативные ассоциации, связанные с идеями обмана, неправды, ненастоящести, несоответствия представляемого «подлинной» реальности.

Игра может быть любой, она может быть гибкой: это может быть кибернетическая модель, реагирующая на происходящее, текучая, подстраивающаяся. Homo ludens, человек играющий, – вот прекрасная и пластичная идентификация: гуманистическая, авантюрная, яркая, утешительная, иногда репрессируемая, но неизменно выживающая, соответствующая духу любого времени.