Вобля!

Этих достопримечательностей так не хватает в провинциальных городках...

Раннее утро в Зарайске. Кромешная тьма провинциального быта. Белесые окна гостиницы. В зарешеченном окне сдобная консьержка. Я сдаю ключи, она, шаркая тапочками, ползет на второй этаж проверять, не прихватил ли чего лишнего очередной турист. Радиоприемник, подушка, вытертое до дыр полотенце неопределенной расцветки, прожженное бычками одеяло, пара стаканов, стул, тарелка с оббитыми краями – есть на что покуситься.

Интересно, как бы я все это или по отдельности впихивал в малогабаритную сумку? Но основной контингент – шоферы, командировочные и прочий мелкооптовый элемент, не мучающийся проблемой «свое–чужое», – видимо, располагает к бдительности. Я мысленно рисую картину задержания вора, уличенного в краже согнутой пополам от невзгод вилки или лысого полотенца. Наряд ОМОНа, заломленные руки, обезьянник, синяк под глазом, покаянное признание:

– Менты поганые, век воли не видать, не брал я стаканЫ, не брал, не брал!

Тупой удар ботинком по голове, бездыханное тело, привязанное проволокой к стулу и скрипучий, как сапог, голос:

– Неправильный ответ. У тебя еще одна попытка. Последняя...

Но – все в порядке. И я иду на вокзал покупать билет на Москву. Однако кассы не работают. Света нет. А если света не дадут, билетов не будет, надо будет возвращаться в гостиницу. Опять этот подозревающий во всех смертных грехах взгляд, лысое полотенце, покачивающиеся в сигаретном дыму постояльцы┘

В окошке за занавеской аппетитно чавкает бутербродом кассирша. На вопросы не отвечает. Видимо, с исчезновением электричества кончилась подзарядка. Делать нечего – надо ждать. Привокзальную площадь пересекает бабка с козой. Я смотрю на козу, коза смотрит на меня по-детски, печально и просто. Кажется, мы оба чего-то ждем. И это греет!

Коза ностра по-зарайски. Фото автора

Спускаюсь от автовокзала вниз к деревянному домику с надписью «М» и «Ж». О тусклое окно слепо тычутся бинокли бабушки. Видна одна голова. Этакая говорящая дыня. Голос глухой, еле слышный, как из подземелья:

– Света нет, работает только женский...

Интересно, что это за такая дискриминация по половому признаку? И почему только женский, им что – проще? Проклятые русские вопросы┘

Рядом с автовокзалом рынок. Ну, на рынке точно есть эм-жо. Не могут же торговцы бегать стометровку к избушке на курьих ножках. Продавщица полотенец, точно такой расцветки, какие я упустил шанс стырить из номера гостиницы, объясняет, как первокласснику азбуку:

– В крытом рынке вам надо найти кассу. В кассе взять у кассирши ключ от туалета. Ключ выдается не бесплатно. Туалет возле места, где разрубают туши. Не забудьте вернуть ключ!

Иду вдоль мясных рядов искать кассу. Сочная свинина, поверженные в прах поросячьи головы, говядина, куры, индейки. Но мне сюда не надо. Возле того места, где, сидя на окровавленных табуретках в грязных фартуках, курят мясники, нахожу-таки кассу. Но она закрыта. Тупо дергаю ручку входной двери. «Надо найти туалет», – приходит в голову оригинальная мысль. Мне почему-то кажется, что стоять перед запертой дверью туалета гораздо интереснее, чем возле закрытой наглухо кассы. В который раз обхожу коридоры, осматривая с пристальным любопытством посетителя зоопарка вольер с разрубщиками мяса┘ Сортир обнаруживается у выхода. Дверь открыта. С переполняющими душу фанфарами протискиваюсь в черный квадрат проема. Но вдруг из тьмы сортирной раздается предупредительный, словно выстрел, голос:

– Занято!

Не все так просто в этом подлунном мире, городе Зарайске. Туалет надо заслужить. Тут нужен подвиг. Надо как минимум победить дракона, отбить город от татарской орды или поймать сивку-бурку. Стою перед дверью, с безнадежной меланхолией уставившись в глубины черного квадрата. Малевич писал его с натуры здесь, стоя возле разделочной. Через пару минут из дверей показывается и счастливый обладатель ключей от рая.

– Будьте добры, – мой голос ласков и нежен, словно мармелад, – не могли бы вы одолжить ключ на пару минут?

– Нет, я его взял в кассе и отнесу туда.

– Я – быстро, я вам заплачу...

– Нет, я отнесу ключ в кассу, я сам заплатил...

– Но я скитаюсь тут уже час в поисках сортира...

– Нет, я должен вернуть ключ, я его взял в кассе, я заплатил...

Проще послать его, что я и делаю.

– Хорошо!

Никогда не видел более радостного человека, которого послали по матери. Наконец я заговорил на языке, который ему привычен. Но теперь все пути отрезаны. Уже я не хочу принимать подарка судьбы, даже если мне его, словно ключи от города, вручат под звуки оркестра. Я гордый, хотя обижен, оскорблен в лучших чувствах. Не знаю, где бы я в конце концов справил нужду? Возможно, под окнами торговых рядов, на углу, с видами на Кремль, где место помечено до такой крайней степени, что кажется, здесь семь веков назад справлял нужду Мамай со своим курултаем. И я направил стопы к избушке на курьих ножках┘

Потом, ожидая автобус, я вспомнил разговор на автовокзале в Москве. Какой-то матерящийся по мобильнику паренек, очень хотевший, чтобы все обратили на него внимание:

– Я выезжаю, бля. Через три часа, бля, буду в Засрайске, бля...

Я тогда подумал, почему они не любят город, где родились? Или они не знают, что такое любовь вообще, потому что всю жизнь ненавидят друг друга? Или любовь воспринимают как отсутствие ненависти? Проклятые русские вопросы, возникшие благодаря тому, что автор долго не мог справить нужду. Впрочем, может быть, и я, прожив здесь лет десять, и сам стал тихо, по-смердяковски, ненавидеть эти древние башни и стены, чету белеющих берез, дымок спаленной нивы, считая себя существом высшего порядка, достойным ночных клубов, спального района Москвы и женщин на одну ночь, распростившись с которыми под утро, уже не встретишься никогда?

Уже в сумерках, подъезжая к Луховицам, я увидел табличку с названием реки – «Вобля». Одни будут доказывать, что оно обязано названием обилию рыбы, которую вялили и делали воблу. Но другие – их будет большинство – скажут, мол, ехал какой-то князь, лыка не вязал, споткнулся о кочку конь его вороной, вылетел князь из седла, помотал головой и произнес:

– Во – бля!