Елена Семенова
Живописный цех завода существует на голом энтузиазме его мастеров.
Так всегда бывает. Самое интересное случается тогда, когда этого меньше всего ждешь. И это лучшее лекарство от скуки. Закон сюрприза оправдал себя и на этот раз. Уже далеко не впервые собираясь в поездку по Тверской области, я ожидала что все будет идти по привычной колее: нудные или, наоборот, восторженные речи сотрудников по туризму, меланхолический осмотр архитектурных памятников – дворцов, монастырей и церквушек, мерное колыхание вод Иваньковского водохранилища, провинциальные улочки, чинные разговоры с коллегами и, конечно, как водится, в конце тура хлебосольная трапеза, непременно с алкоголем, чтобы, так сказать, ублажить работников прессы.
И, в общем-то, все оно так и было, если не считать одного маленького, но важного «но». Итак, день был скорее пасмурный. Солнце лишь изредка пробивалось сквозь серую пелену облаков. Наша поездка в Конаково уже стремилась к логическому концу. Туристы меланхолично бродили по берегу водоема, уже не ожидая ничего интересного. Однако у организаторов, налаживающих туристический бизнес, оказался в запасе еще один «козырь» – Конаковский фаянсовый завод. Как было рассказано, история этой фаянсовой империи тянется два века, за которые она успела пережить все стадии, присущие развитию цивилизации.
Завод основали еще в 1809 году в селе Домкино. Вначале он существовал в условиях жесткой конкуренции с английским фаянсом, который считался тогда в Европе лучшим. Когда дела не заладились, завод продали лифляндскому аптекарю Андрею Яковлевичу Ауэрбаху, который и сделал в 1811 году финт ушами: он попросил императора запретить ввоз иностранных изделий и дать людям возможность покупать свою посуду из отечественных материалов. Это сработало. На выставке 1829 года в Санкт-Петербурге уже отмечали чистоту отделки и прочность фаянса Ауэрбаха.
В 1870 году, когда завод принадлежал М.С.Кузнецову, там расцвело массовое недорогое производство ампирной фаянсовой посуды: чашки с блюдцами, тарелки, полоскательницы, жанровая скульптура с печатными рисунками и ручной росписью. Позже освоили производство из полуфаянса, майолики, фарфора. После революции к работе привлекли художников: Василия Фаворского, Веру Филянскую, Григория Альтермана и других. К середине XX века мастера освоили подглазурную живопись, выпускали посуду, декорированную печатью через шелковую сетку. Именно тогда сформировался стиль завода – округлость форм и жизнерадостные цвета росписи или потечной поливы.
 Сырые полуфабрикаты, как пирожки, ждут отправки в печь. |
Итак, если судить по информации в Сети, лет 25 назад Конаковский завод был незыблемой фаянсовой империей. В 1945 году на его базе создали Художественно-ремесленное училище, которое за девять лет подготовило более двух тысяч живописцев, модельщиков, формовщиков. В 1950–1960-х завод реконструировали, его изделия в объемах до 100 млн. штук экспортировали за границу. Изделия получали Гран-при Всемирной парижской выставки 1937 года, серебряную медаль на Всемирной выставке в Брюсселе в 1958-м, золотую медалью на Всемирной выставке керамики в Праге в 1962-м, золотую медаль Международной ярмарки в Брно за набор «Фрукты» в 1984-м. Так было.
Впрочем, вернемся из блестящего прошлого к нашим баранам. Настоящее, увы, оказалось не столь дивным. Путешествие на Конаковский фаянсовый завод, будучи, без сомнения, интересным событием, несло на себе тем не менее отчетливый оттенок философической грусти. Такая экскурсия позабавила бы любителей архитектуры в духе abandoned (заброшенный, покинутый – англ.). Особенно колоритна была огромная брешь, проломленная в стене одного из зданий, сквозь которую виднелись засыпанные мусором, камнем и щебнем недра бывшего цеха. Детали вроде остова ржавого грузовика, возможно когда-то возившего товар, и забытых в окне счетов дополняли эту экзотичную картину.
 Сюжеты изделий отсылают к фольклору или советским реалиям. |
Видимо, вследствие перестроечных перипетий в условиях новой экономики от именитого предприятия остался один живописный цех, который существует на голом энтузиазме группы мастеров, если не считать редкие вспоможения местных коммерсантов – любителей фаянса. Чтобы попасть в святая святых, мы вошли в темный подъезд одного из зданий и поднялись по пыльной парадной лестнице, витые кованые перила которой свидетельствовали о былых временах. Грустный факт, но все, что осталось от славного завода, сконцентрировалось, сжалось на пространстве в пол-этажа. Материк превратился в островок, население которого из последних сил старается сохранить опыт былой цивилизации.
В мастерских, заваленных инвентарем, работают несколько увлеченных мастеров. На столах группками подсыхают бежево-белые сырые полуфабрикаты, похожие на пирожки, ждущие отправки в печь. В этих изделиях не увидишь аристократической филигранности, изящества, наоборот, так же как и сдобным пирожкам, им свойственна дородная округлость, покатость, гипертрофированная величина и даже порой лубочная грубоватость (вспомним стиль завода). Сюжеты отсылают к русскому народному фольклору (деды в армяках, богатыри на длинногривых скакунах, всевозможные животные) и к советским реалиям: олимпийскому мишке, пионерам, лихим красноармейцам и гимнасткам┘
 Типичный натюрморт Конаковского завода. Фото автора |
Узрев весь этот странный «винтаж», я как угорелая носилась по мастерским, запечатлевая все «абандонные» натюрморты из скульптур, измазанных краской леек, ведер, жерновов, полок, заставленных банками с краской и кистями, и прочих вещей, порой даже не относящихся к художеству. Но вот остыл охотничий пыл, и я призадумалась, чем же, собственно, меня привлекли эти одутловатые и угловатые изделия. Может быть, тем, что они уже стали документами русской истории, а может быть, тем, что, по Бродскому, «се вид Отечества – лубок» доведен в них до кричащего гротеска, до абсурда, который мастерски рисовали Гоголь и Салтыков-Щедрин и которым до сих пор полна российская жизнь? Нужно признаться, точного ответа я так не нашла, но все-таки в итоге решила, что островок посудной империи достоин внимания широкой публики.
