Юлия Виноградова
В зимней Венеции наводнения – в порядке вещей.
Водный автобус на остров Сан-Микеле идет всего несколько минут. Я прохожу сразу в протестантскую часть кладбища – там, ближе к левой стене, стоит аккуратный памятник белого камня, увитый цветами, осыпанный раковинами и записками со стихами. На памятнике строгие русские и латинские буквы – «Иосиф Бродский». Под этим камнем покоится, возможно, один из самых преданных поклонников города, в который я, как и он, приехала поздно ночью и в тумане. С той лишь разницей, что меня не ждало там ни одно знакомое человеческое существо и за спиной у меня не светилась давно снятая неоновая надпись – Venezia.
В остальном здесь вряд ли что-то изменилось. Те же каналы и тонущие в них замшелые дворцы – надгробные монументы на обширном кладбище, как писал о них Михаил Погодин. За готическими окнами те же покрытые пылью залы с высокими деревянными потолками и тяжелой резной мебелью. Та же бесконечная сеть улиц, переулков и мостов, в которой сразу теряешься, даже не страдая топографическим кретинизмом. Тогда как зная дорогу, весь центр можно пересечь за час неспешным шагом. Город-карнавал, город – театральная декорация, город-игра, город-шутка. Карнавальные маски смотрят из витрин магазинов, улыбаются из-под соломенных шляп гондольеров, тенями мелькают за бархатными портьерами. Этому городу не нужны театры, спектакли можно играть прямо на улицах – при отсутствии настоящей луны ее с успехом можно заменить картонной. Венеция располагает к глупостям. Она и сама – величайшая глупость. «Прекраснейшая из нелепостей», как называл ее Александр Герцен.
«Столица тишины и благодатного тунеядства», – добавлял Петр Вяземский. И по сей день подальше от шумной Пьяцца Сан-Марко ютятся домашние площади, словно сошедшие с экранов итальянского кино 1960-х, – ни машин, ни туристов, только голуби да пожилые синьоры на лавочках. Жесткая концентрация всего итальянского. Поразительная для жителя мегаполиса тишина в отсутствие машин. Из звуков – только колокола с ближайшей кампанилы по утрам, ворчание моторок на каналах днем да Вивальди вечерами. Вивальди, которого угораздило родиться и всю жизнь прожить в Венеции, теперь эксплуатируют повсеместно – локанды и траттории носят его имя, церкви помнят его рождение и смерть, музыкальные школы первыми учат именно его ноты. Вечерами в каждом подходящем зале «Четыре сезона», замученные миллионом интерпретаций, волнуют приезжих, которых в Венеции в разы больше, чем местных жителей.
 Улица, прохожие. Можно подумать, что это обыкновенный город. |
Для туристов Венеция – город романтики, город прошлого, одетого в камзолы и бальные платья. Местных жителей такое прошлое, далекое от современной цивилизации, не устраивает – за последние полвека Венецию покинули около 100 тыс. человек. Для города, который на сегодняшний день насчитывает около 270 тыс. жителей, населяющих все острова и материковую часть, это громадная потеря. Причина этого – не только отсутствие необходимой инфраструктуры, но и акваальта, высокая вода, вода, зимой правящая городом безраздельно. Сирена по ночам, резиновые сапоги, металлические ставни на дверях, высокие настилы на залитых улицах и блестящая, как зеркало, площадь Сан-Марко.
Наводнения, большие и малые, случаются в Венеции каждую зиму. За прошедшее столетие город опустился в воду на 23 см, а самая высокая вода стояла 4 ноября 1966 года. Тогда она поднялась на 194 см выше обычного уровня, на море был девятибалльный шторм, скорость ветра достигала 150 км в час. В ноябре 2004-го стихия бушевала пять дней, вода поднялась на 137 см выше нормы и затопила 80% территории города. Сан-Марко и ближайшие улицы были скрыты под полуметровым слоем воды.
Жить в таких условиях непросто, так же как непросто и содержать свои дома в порядке.
Все здания Венеции построены на деревянных сваях, забитых в слабый грунт островов на глубину от 3 до 10 м. Например, в основание Церкви Санта-Мария делла Салюте забито более миллиона дубовых, ольховых, лиственничных свай (эта работа заняла свыше двух лет), каменный мост Риальто стоит на 12 тыс. свай. Плавучие молотки и сейчас каждый день вбивают сваи, укрепляющие берег. Хотя наводнение, которое я застала в Венеции, по местным меркам не столь значительное, я все-таки натягиваю сапоги. Зонт брать бесполезно – он не выдерживает порывов ветра и уже через полчаса оказывается в мусорном баке.
 Иосиф Бродский нашел здесь свое последнее пристанище. Фото автора |
Устав от воды, насквозь пропитавшей город, ныряю в один из многочисленных венецианских музеев. Старая венецианская живопись, жирная и питательная, контрастирует с низкокалорийным современным искусством. Венецианскую биеннале вместе с Палаццо Грасси и Таможней, где разместилась коллекция современного искусства Франсуа Пино, можно обойти за день, поглощая творения современников, как цветные карамельки. Но один только цикл Карпаччо, посвященный жизни святой Урсулы, можно рассматривать в галерее Академии часами и днями. Так же как и головокружительные росписи Тинторетто в скуоле Сан-Рокко, спрятанные в палаццо и виллах фрески Тьеполо, многочисленные, но всегда изумительные мадонны Беллини, ослепительную «Ассунту» Тициана или праздничного Веронезе. Больших музеев в Венеции нет – ее живопись продолжает жить в тех стенах, для которых создавалась века назад, – в церквах, палаццо, скуолах. Как Египет весь покрыт иероглифами, так и Венеция покрыта ренессансной и барочной живописью со всем ее разнообразием красок, линий и сюжетов. Историческая энциклопедия в красках, Неделя высокой моды на большеформатных холстах. Сотни одеяний, десятки ракурсов и поз, головные уборы, прически и аксессуары, дома, палаццо, каналы, люди и животные. Животных в сегодняшней Венеции, кстати, немного – им так же непросто жить в вечной мокроте, как и людям. Вместо привычных уличных кошек роль городских животных играют чайки. А домашние собаки, крохотные, карманно-ручные, как нигде послушны и самостоятельны, аккуратно сторонятся кромки каналов и умеют сохранять равновесие, стоя на носу лодки.
Венеция запоминается не привычными символами и достопримечательностями с туристических открыток, а как раз такими мелочами. Она раскалывается в душе мозаикой ощущений. На кампо Сан-Маргарита – самое вкусное в мире мороженое. На рыбном рынке Риальто – самые красивые в мире осьминоги и моллюски. На крышах домов – дробь от самого умиротворяющего в мире дождя, как из детства, когда можно целый день читать в постели под шум тяжелых капель. А на моем столе – книги и записи, самые прекрасные сны, рожденные городом, плывущим в собственном тумане, жидком, как сыворотка моцареллы.
