Как паровоз и велосипед заездили планету

Людям только кажется, что они ездят по железным дорогам, а на самом деле это железные дороги ездят на людях...
Почтовая открытка из архива автора

«Пространство и время теперь побеждены┘ Прежде, например, на поездку от Берлина до Парижа в дилижансе требовалось около пяти дней, теперь, напротив, то же расстояние можно проехать в курьерском поезде со всевозможным комфортом только в 16,5 часа┘» Ни больше ни меньше – пространство и время┘ С помощью паровоза.

Сегодня мы можем с легкой иронией относиться к подобного рода восторженным заявлениям, которых было немало в последней четверти XIX века и даже еще раньше. (Это взято из капитального многотомника – Промышленность и техника. Энциклопедия промышленных знаний. В 10 томах. Том IX. Пути сообщения/ Полный перевод, со значительными дополнениями, с IX немецкого издания. СПб., 1896. – 847 с.) О каких же скоростях идет речь?

В 1851 году на железной дороге Санкт-Петербург–Москва средняя скорость движения устанавливалась: для пассажирских поездов – 37,4 км/ч; для товарных – 16 км/ч.

Ради справедливости, надо отметить, что при открытии первой железной дороги в России – Царскосельской 30 октября 1837 года паровозы разгоняли состав куда как более резво. «Шестьдесят верст в час; страшно подумать┘ Между тем вы сидите спокойно, вы не замечаете этой быстроты, ужасающей воображение; только ветер свистит, только конь пышет огненною пеною, оставляя за собой белое облако пара. Какая же сила несет все эти огромные экипажи с быстротою ветра в пустыне; какая сила уничтожает пространство, поглощает время? Эта сила – ум человеческий┘» – восторгалась на следующий день газета «Санкт-Петербургские ведомости».

И ведь журналисты начала XIX века были отнюдь не первопроходцы в своем захлебывающемся превосходными степенями пафосе.

«Вот машина, которая вскоре произведет полную революцию в обществе. Это – величайшее чудо нашего века и, я твердо этому верю, провозвестник важных изменений в средствах внутренних сношений», – писал в 1820-е годы английский предприниматель Вильям Джемс.

Единственным техническим устройством, которое потенциально могло бы составить конкуренцию паровозу в преобразовательном влиянии на общество, мог стать лишь┘ велосипед. «Наиболее выдающимся триумфом механики, – заявлял один британский журналист в 1819 году, – будет изобретение машины или экипажа для путешествий, приводимого в движение без помощи лошадей или других животных». Но простейший двухколесный велосипед, с педальным приводом непосредственно на переднюю втулку, появится лишь в середине 1860-х годов в Париже.

И, похоже, именно паровоз почти на 50 лет «закрыл» велосипедную тему. Ведь еще в 1817 году был подан первый патент на «лауфмашину» («бегущую машину»), которая вскоре стала известна как дрезина, по имени ее изобретателя, экстравагантного немецкого барона Карла фон Дреза. Все историки техники сходятся во мнении, что дрезина и стала принципиальным прообразом будущего велосипеда. Действительно, пара колес, выстроенных в линию; руль; седло┘ Не было только педалей. Вот, чтобы их придумать, и понадобилось почти полстолетия. «Возможно, железные дороги с их скоростями подавили более скромные способы передвижения», – сокрушался один из поклонников велосипеда в 1863 году.

Но, кстати, «двухколесная лошадка» не сдавалась без боя. В сентябре 1869 года в лондонском Хрустальном дворце проходила Международная выставка самокатов и локомотивов. Соседство само по себе знаменательное. Так вот, на ней было представлено более двух сотен моделей велосипедов из Британии, Франции, Бельгии, Германии и США.

Триумф механики, велосипед, даже в век космических скоростей остается надежным и удобным средством передвижения. Фото Ольги Баумгертнер

В дальнейшем велосипед нашел-таки свою экологическую нишу в джунглях техногенной природы. Если в 1869 году французская фирма Michaux выпускала всего лишь несколько педальных машин в день, то уже через год парк велосипедов во Франции составлял около 50 тыс. штук; их производством занимались более 100 компаний!

В Англии динамика велосипедизации тоже впечатляла. В 1877-м в туманном Альбионе было выпущено около 30 тыс. велосипедов типа «Паук» (с маленьким задним и большим передним колесом – диаметр иногда достигал почти полутора метров! – и педальным приводом на него). Но в 1879 году уже более 60 тыс. «пауков» колесили по островной империи; к 1886 году в Англии насчитывалось 500 тыс. велосипедов, около 200 фирм-производителей и не менее 50 тыс. рабочих мест в велосипедной промышленности.

Американцы засиделись на старте этой гонки. Но, может, оно и к лучшему. Немного отстав, янки, как всегда, с размахом наверстывали упущенное. Соседи Европы через Атлантику в 1891 году приобрели 150 тыс. велосипедов типа Rover. И это были уже первые «нормальные» машины, не «пауки»: два одинаковых колеса с цепным приводом на заднюю втулку. Пять лет спустя, в 1896 году, 300 фирм в США произвели более 1 млн. велосипедов современного типа. «Паук» окончательно был уничтожен как вид, оставшись только ценным экспонатом музеев истории техники.

Велосипеды и велосипедисты плодились как муравьи. В 1913 году во Франции насчитывается 3 млн. велосипедистов по сравнению со 100 тыс. мотоциклистов и еще меньшим числом автомобилистов. У каждого 13-го француза был велосипед. Даже СССР в 1928 году принял план производства велосипедов – их выпуск к 1937 году достиг 500 тыс. в год┘

И все же именно железная дорога, паровоз стали очень распространенной метафорой не просто научно-технического прогресса, но человеческой жизни как таковой. Одно только «Наш паровоз, вперед лети! В Коммуне остановка┘» – чего стоит!

Но и эта строчка из легендарной песни начала 20-х годов в некотором роде лишь логическое продолжение другого, не менее знаменитого текста – Первого манифеста футуризма, опубликованного 20 февраля 1909 года во французской «Фигаро». «Мы будем воспевать огромные толпы, взволнованные трудом, удовольствием и восстанием; многоцветные и многоголосые бури революций в современных столицах; широкогрудые локомотивы, фыркающие от нетерпения на рельсах┘» – писал автор этого программного документа итальянец Филиппо Томазо Маринетти.

Согласитесь, инженерные артефакты нечасто удостаиваются такой чести.