Запад предложил в качестве физической и физиологической модели массовой культуры по-обезьяньи тотально подвижное человеческое тело.
Фото Reuters
Уход в небытие Майкла Джексона и кончина Людмилы Зыкиной – события, на первый взгляд не имеющие друг к другу никакого отношения, кроме того факта, что оба они произошли в разгар лета. Правда, и тот и другая пели, но столь на разный манер и столь о разных вещах, что сопоставлять их фанатам первого показалось бы гомерически смешным, а почитательницам второй просто кощунственным.
Но всеобщий мировой ажиотаж, возникший вокруг первого события и всеобщая российская скорбь вокруг второго просто провоцируют мысль, что эти две фигуры олицетворяют собой два знака современной российской массовой культуры. Знаки эти настолько просты и «одноатомны», что позволяют рассмотреть их как физические явления. В физике, как известно, чем проще объект изучения, тем более надежные и глубокие результаты можно получить. Так что представляли собой Майкл Джексон и Людмила Зыкина с точки зрения физики?
Два простых, но диаметрально противоположных источника звуковых колебаний. Один представлял собой абсолютную подвижность ртутного шарика, тогда как другой абсолютную статичность железного куба.
Сей факт отражает, с одной стороны, имманентный идиотизм и простоту массовой культуры, а с другой – ее произошедшую после Второй мировой войны трансформацию от тоталитарного «маршевого» варианта к индивидуальному, фактически демократическому варианту послевоенного мира. Но если Запад предложил в качестве физической и физиологической атомной модели такой массовой культуры по-обезьяньи тотально подвижное отдельное человеческое тело, то советский и наследующий ему российский вариант оказался не столь тривиальным.
Собственно, в Майкле Джексоне в наиболее доступной и ясной каждому молодому кретину форме воплотилась впервые продемонстрированная Элвисом Пресли динамичность послевоенного Запада. Джексон довел образ этой динамичности до физического предела, когда место живого человека занимает шарик ртути. Недаром некоторые смелые комментаторы увидели в его смерти кассандровский сигнал кончины западной культуры. Ведь отдал концы даже ее физический и физиологический предел.
Советский же вариант и прямо наследующий ему вариант современной России оказался нашим ответом на «ультиматум Керзона», выдвинутый эпохой глобализации. Этот ответ – яркая иллюстрация фатальной амбивалентности русского сознания, преследующей его вот уже не одну сотню лет. О ее причинах впервые высказался Петр Яковлевич Чаадаев: «Есть один факт, который властно господствует над нашим историческим движением, который красною нитью проходит чрез всю нашу историю, который проявляется во все эпохи нашей общественной жизни и определяет их характер, который является в одно и то же время и существенным элементом нашего политического величия, и истинной причиной нашего умственного бессилия: это факт географический».
Пограничное положение России, веками вроде и принадлежавшей Европе–Западу, но так и никогда не ставшей ею, – ее вечное стояние «вполоборота к Европе». С одной стороны, все время охотно перенимаются, усваиваются и делаются своими все берлинские, лондонские и парижские достижения, начиная с законов физики и метафизики («Он из Германии туманной привез учености плоды┘»), языковых заимствований («мне галлицизмы будут милы») и кончая модой («Как тальи носят? Очень низко,/ До┘ вот по этих пор./ Позвольте видеть ваш убор?/ Так, рюши, банты, здесь узор –/ Все это к моде очень близко»). А с другой – все время переживается рождающаяся этим ревнивая неполноценность по отношению к Европе («Мильоны вас, нас тьмы и тьмы и тьмы./ Попробуйте, сразитесь с нами./ Да, скифы мы, да, азиаты мы с раскосыми и жадными очами┘»).
Cоветский и наследующий ему российский вариант ответа на западную массовую культуру оказался не столь тривиальным. Фото РИА Новости |
Все это – результат указанного Чаадаевым «географического факта». Тогда и возникает эта тянущаяся уже почти два столетия цепочка: Чаадаев и объявивший его сумасшедшим Николай I, западники и славянофилы, либералы и патриоты-державники, диссиденты и советские патриоты, продавшаяся Западу оппозиция и стоящая на страже российских интересов власть, расхристанные стиляги и подтянутые комсомольцы, тлетворные джаз и рок и созидательная советская песня и т.д. и т.п. С победой глобализации и массовой культуры указанная амбивалентность никуда не девалась, приобретя причудливые постмодернистские черты, когда массовое русское сознание оказалось способным совместить в себе и Майкла Джексона, и Людмилу Зыкину.
Но вернемся к физике. Сплошь и рядом в физических теориях возникает точка, в которой ни одно решение, справедливое вне этой точки, не является верным. Такая точка называется сингулярной и указывает на самые непредсказуемые решения. К примеру, Большой Взрыв и последующее за ним рождение Вселенной может возникнуть в точке сингулярности общей теории относительности.
И Майкл Джексон, и Людмила Зыкина коллапсируют в сознании современного русского человека в настоящую точку сингулярности. Что родится в этой точке? Новое ли тоталитарное величие, или какая-нибудь жалкая «зимбабвийская» диктатура, или все же нормальное гражданское общество? Новые ли «чудища обло, озорно, огромно, стозевно и лайяй» или уверенные в себе люди успешно развивающейся страны? «Черная дыра» новой страшной русской сказки или «сверхновая звезда» новой русской культуры?
Нет ответа. Точка. Сингулярность.