О любви к детям

Мое хобби – это мои дети. Если я не работаю, я хочу быть с детьми.

Сейчас и не вспомню, когда это все началось. Может быть, когда мне было лет пять или шесть. Тогда было модно «видеть» в небе спутник. Кто-нибудь из авторитетных мальчишек внезапно начинал орать: «Спутник! Спутник!», и все, и я тоже, жадно начинали сверлить небо взглядом и, ничего не видя, поддакивать, мол, здоровско спутник летел и скрылся вон там, за домом┘ Мелкие дети огорчались, что спутника не увидели, а старшие товарищи покровительственно поучали, что нужно найти зеленое стеклышко, непременно отполированное. Тогда спутник будет виден четко. Поскольку «спутники» летали тогда ежедневно, а то и несколько раз на дню, то обретение стеклышка было осмысленной и нелегкой целью. Мне удалось найти стеклышко идеально отполированное, без острых углов, достаточно большого размера, в форме экранчика. Это было лучшее стеклышко в нашей дворовой компании. Мой авторитет вырос, я давал его малышне и ощущал себя любимцем судьбы.

Однажды, катаясь в камере по большой глубокой луже, я перевернулся, пришел домой мокрый и грязный. Мама не ругала, быстро напарила в ванной и, закутав, отправила спать. Я проснулся в середине ночи в ужасе. Стеклышко! Я не предупредил маму, и она, конечно же, выбросит в ведро и бутылочное стекло, и три нитки цветной проволоки для плетения перстня, и битку для игры в пробки. Тоска охватила мое сердце, слезы горечи от нелепости потери подступили близко к глазам. В переживаниях я крепко уснул. А утром увидел отглаженные брюки на своем стуле в детской. Полез в карман и┘ нашел в нем все, что так легкомысленно оставил вчера в мокрых штанах: и стеклышко, и проволоку, и битку. Я подошел к маме и поинтересовался, проверяла ли она карманы перед стиркой, она улыбнулась, поцеловала меня и сказала: конечно же, проверяла, все вынула, а после глажки обратно вернула все на место. Ведь это – важные вещи в жизни!

Нас с сестрой-двойняшкой никогда не загоняли спать или за стол, если у нас было что-то, что надо было закончить. В этом проявлялось уважение к нашим личностям, к нашим неотъемлемым правам на приоритет частной жизни.

Потом было много доказательств предельно уважительного отношения к нам со стороны родителей, включая непротивление нашему выбору жен и мужей: жить-то ведь нам. И, хотя таким энергичным людям, как наши родители, а они оба были директорами школ, было что сказать по существу наших возможных, а для них уже очевидных ошибок, они молчали. Я это очень ценил и старался их не огорчать.

При этом, когда они не молчали, то говорили как бы между собой, как бы не адресуясь к нам персонально.

Я хорошо учился и хорошо играл в футбол. Мечтал о сборной. Месяца за четыре до окончания школы я поехал в Институт физкультуры и взял все необходимые формы для подачи документов. Родители все знали и ничего не говорили.

А однажды утром в воскресенье на кухне они лепили пельмени под «С добрым утром» с Региной Дубовицкой и мирно беседовали. Мама интересовалась у папы судьбой Виктора Понедельника, моего любимого форварда, где он, что он? А папа рассказывал, что Понедельнику в 28 лет сломали ногу, и ему пришлось закончить карьеру. Мама продолжала расспрос, как часто ломают ноги, и папа сказал, что риск есть в каждой игре, в любом возрасте, как только надевают бутсы. А что же делать, не унималась мама? Как что, получать диплом преподавателя физкультуры и идти работать в школу. Хороших физкультурников не хватает. Мама это понимала сама как директор школы.

Я, будучи центральным нападающим, знал ушибами по всей длине берцовой кости, что такое удары по ногам, когда встать можно лишь с заморозкой. Я вдруг отчетливо понял, как могу повторить судьбу Понедельника, но не в игре за сборную, в игре на первенство Москвы среди вузов по третьей группе. Перелом ноги, раннее завершение игровой карьеры и – здравствуй, школа!

Я пошел в университет, на факультет экономики и права, где дослужился до заведующего кафедрой. А в футбол играл за сборную университета на первенство столицы в одной группе с мясо-молочным институтом и Институтом стали и сплавов. Года три не пропускал ни тренировок, ни игр, а потом как-то футбол отошел на второй план, появились девчонки, театры и богемные компании, с гитарным пением и авторскими стихами┘

Мог ли я стать деспотичным и невнимательным отцом своих детей? Тогда бы прервался «закон вечности», как его назвал великий Нодар Думбадзе, когда ценности человечество передает от сердца к сердцу, из рук в руки, от поколения к поколению.

Я люблю своих детей. Если меня спросить, есть ли у меня хобби, или иными словами, чем бы я хотел заниматься в свободное время, я отвечу: есть. Это – мои дети. Если я не работаю, я хочу быть с детьми. Все вместе, всё вместе, везде вместе. На летний и зимний отдых, на футбол, на яхту, в Большой театр, на Земфиру, в ночной клуб. Дети всегда с нами за столом. С детства произносят тосты. Сейчас мои блондинистые 18-летняя Варя и 22-летний Коля, как грузины: тосты говорят красивые, образные, запоминающиеся, неповторимые.

С Варей проводили эксперимент. Мама и Варя – нос к носу с момента рождения. Ни на секунду не доверяли никому. Решили по-простому, раз Арина Родионовна сделала Пушкина Пушкиным своими сказками, то и у нас есть шанс. Моя жена Лена – «круче» Арины Родионовны. Золотая медаль спецшколы, красный диплом МГИМО, диссертация в 25 лет в ИМЭМО, четыре языка, путешествия по миру.

Первый год жизни Вари мы решили не допустить, чтобы она плакала. И она не плакала! Мы хватали ее на руки и часами носили-укачивали, не раздражаясь ни на момент. А когда в год пришла медсестра и сделала прививку, причинив боль, Варя не знала, как плакать. Ее гримаса была гримасой смеющегося человечка.

Варя спала на кровати рядом с нашей. Один ловкий поворот через правое плечо – и она у мамы под мышкой. И так до девяти лет. С мамой ничего не страшно! Варя ничего и не боится. Бесконечные разговоры, сочинение сказок с продолжением, постановка домашних рождественских кукольных спектаклей развили в ней фантазию и уникальное мировоззрение. Никогда не хотелось ее «сбагрить» дедушкам/бабушкам, перепоручить транспортировку водителям, отправить учиться за границу. Три года Лена возила Варю из загородного дома в школу на Кутузовском, ревниво отстранив от этого моего шофера. Каждый день вставала в шесть часов утра по будильнику, радостно, весело. Она мечтала с Варей ездить, разговаривать, обсуждать, слушать и комментировать Бачинского и Стиллавина. Они срослись душами по-новому, в контексте уже современных интересов, в период Вариного взросления, в момент острой необходимости умных интерпретаций явлений окружающего ее мира.

Варя получилась необыкновенной. Умна и уже мудра! Остроумна и уважительна к людям. Без комплексов и страхов обрастает друзьями. Она все может. Лепить из пластилина, писать стихи, пьесы, музыку, танцевать. Учится на отлично. Она – продвинутый интернет-юзер, имеет тысячу пен-френдов по всему миру, она понимает логику развития тех или иных явлений вокруг себя.

Я чувствую, что базовые ценности мы ей уже привили, у нее есть вкус и четкие представления о людях. В ребятах она прежде всего выделяет такие качества, как ответственность и амбициозность. Именно в такой связке. Амбициозных много. Ответственных мало. А амбициозных и ответственных совсем мало. Не любит жлобов. У нее достаточно денег в кошельке, и она любит платить за себя. Но, когда очередной поклонник предлагает поделить счет, она это делает радостно, потому что с этим человеком она ужинает в последний раз. Метросексуалы с веревочкой вокруг шеи, забрав поделенный счет, уходят из ее жизни навсегда.

И, конечно же, я не волнуюсь за ее выбор. Я знаю, что она выберет себе настоящего мужчину в соответствии со своими ценностями и уровнем притязаний. Это тоже важно для счастья. А еще важно, чтобы ребята вовремя и адекватно оценили реальный уровень Варвары и соразмерили свои возможности ему радостно соответствовать.

Когда это все началось? Может быть, тогда, когда мама сохранила мое стеклышко, а может быть, раньше на поколение, когда мой большой и сильный дедушка посадил ее на плечо и понес над землей, навеки уходя на фронт, и она ощутила, что он пророс в ней всей своей отцовской заботой и любовью. И, конечно, это будет продолжаться и продолжаться за горизонтом моей жизни, потому что то, о чем я пишу, не имеет никакого отношения ни к конкретной стране, ни к конкретному времени, ни к уровню материального достатка. Это имеет отношение только к настоящей любви. А она – вечна!