Елена Семенова
Трамвай – не только средство передвижения, но и источник вдохновения для писателей и музыкантов.
Фото автора
В районе Сокола и на всем протяжении Волоколамки идут глобальные работы по расширению магистралей, строительству автомобильных развязок и прочих урбанистических штук. Удобно, комфортно, ничего не скажешь. Вся земля забрана под асфальт и бетон, в местах особо оживленных трасс выставлены уродливые (но необходимые!) заградительные щиты. Хотела сравнить их выгнутые сектора с парусами, но┘ воздержалась.
Москва живет, Москва варится. Она похожа на гигантский, варварский, великолепный, разгильдяйский суп, в котором вперемешку плавают репчатый лук, свекла, красная икра, зефир, заварной крем и ириски. Она набавляет этажность, она распухает улицами. И вместе с небольшими уютными улочками постепенно начинают уходить в прошлое одни из верных символов московского уюта эпохи XX века – московские трамваи.
Трамваи не ворвались в нашу жизнь, воняя и фырча, как автомобили. Они не шокировали, не устраивали революций. Они осторожно въехали под ее сень в виде тихих конок. Вспомним, еще Маяковский в своей поэме «Тринадцатый апостол», более известной как «Облако в штанах», писал: «Она шарахается автомобильных гудков,/ Любит звоночки коночек». Трамвай пришел в московский быт постепенно, как бы превратившийся, видоизменившийся извозчик, просто незаметно потерявший со временем лошадь.
Я не любила трамваи. Они казались слишком медленным, меланхоличным видом транспорта, который двигается по городу, деловито позванивая, погромыхивая, часто останавливаясь. Ленивые увальни!.. Лучшим способом передвижения казался автобус – быстрый, верный, иногда даже пунктуальный. Но была все же одна зацепка. Когда трамвай шел через лесопарк, через тенистые улочки, в его окна дерзко врывались ветви деревьев, чуть ли не задевая по лицу. Казалось, ты путешествуешь по сказочной стране.
И постепенно, с возрастом, я поняла. Трамвай – это не как автомобиль. Это не просто средство передвижения. Для обычных москвичей это средство уюта, средство покоя. Для других жителей и гостей, чувствующих более глубоко, это некий таинственный метафизический символ. Цвет его – красный. Это средство для перемещения не только в пространстве, но и во времени. Еще в самом начале века Николай Гумилев написал стихотворение «Заблудившийся трамвай»:
Шел я по улице незнакомой
И вдруг услышал вороний грай,
И звоны лютни, и дальние
═громы, ≈
Передо мною летел трамвай.
<┘>
Мчался он бурей темной,
═крылатой,
Он заблудился в бездне
═времен...
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон.
Трамвай взбодрил источники городского фольклора. На свет появились выражения «хам трамвайный». Почему? Потому что долгое время после конок он был основным средством передвижения по городу, и, как правило, был донельзя переполнен, что вызывало склоки, приводящие к хамству. Если верить тому же фольклору, доходило и до летального исхода: «Шел трамвай десятый номер,/ На площадке ктой-то помер,/ Тянут, тянут мертвеца,/ Ламца-дрица, гоп-ца-ца». Вот такой вот черный юмор.
Ну что ж! А пока рядовые москвичи привыкали к трамвайному хамству, великие поэты XX века уходили один за другим. Правда, тогда еще не все знали, что они великие. Гумилева расстреляли, Маяковский застрелился сам. Осип Мандельштам погиб в лагерях. А для того чтобы передать ощущение «страшной поры» сталинских репрессий, оставил потомкам еще одно стихотворение, героем которого, как это ни удивительно, вновь стал трамвай, проходивший теперь уже что-то вроде жуткой московской «кругосветки»:
Нет, не спрятаться мне
═от великой муры
За извозчичью спину-москву –
Я трамвайная вишенка
═ страшной поры
И не знаю – зачем я живу.
Ты со мною поедешь на «а»
═и на «б»
Посмотреть, кто скорее
═умрет.
А она – то сжимается,
═как воробей,
То растет, как воздушный
═пирог.
Что поразительно, со временем даже жутковатая смерть под колесами трамвая оказалась сюжетом для фольклора и прозы. Вспомним шутливую присказку, знакомую с детства: «Хорошенького понемножку», – сказала бабушка, вылезая из-под трамвая и держа голову под мышкой». Ну а известный всем герой культового романа Михаила Булгакова – председатель МАССОЛИТа Берлиоз – голову свою держать уже не мог, ибо умер по-настоящему. Трамвай стал для него чем-то вроде дьявольской гильотины.
Еще позднее трамвай, если так можно выразиться, просто вышел за пределы самого себя. Когда я впервые услышала знаменитую романтическую песенку Юрия Визбора «Речной трамвай», я как-то не сразу разобрала слова, и долго никак не могла понять, о каком трамвае – наземном или речном – идет речь. Но позже, уже разобравшись, решила, что в названии прогулочного пароходика «трамвай» тоже есть символ. Собственно, так же как наземный трамвай, он создает ощущение неспешности, созерцания, жизни, вечности:
По самой длинной улице
═Москвы,
По самой тихой улице Москвы,
Где нет листвы, но много
═синевы,
Там наш трамвай скользит
═вдоль мостовых. <┘>
Но наш вояж на счастье
═обречен,
И не вспугнуть бы это
═невзначай.
И лишь к плечу касается
═плечо,
Когда волна волнует
═наш трамвай.
В нестандартном образном ряду текстов советского рока образ трамвая тоже встречается часто и в довольно необычных ситуациях. Вот первый пример, приходящий в голову. В одной из песен лидера группы «Ноль» Федора Чистякова сконструировано психоделическое, сюрреалистическое полотно, на котором по рельсам растянулись гирлянды красных трамваев, отправляющихся в депо – умирать. В этой же песне, наряду с грустной заторможенной чередой трамваев, к которым автор относится с выраженным приоритетом, мчатся грязные и вонючие машины, которые у певца не в чести.
Как-то pаз весной в начале
═ мая
Грохот, скрежет, пыль
═и благодать
Ехали по улицам трамваи
Ехали куда-то умирать.
А одна из самых ярких и рано ушедших из жизни русских рок-певиц – так и оставшаяся неформальной даже после смерти – Янка Дягилева сделала пешие прогулки по трамвайным рельсам символом внутренней свободы, за которую могут покарать в совке. Ну кто может гулять по трамвайным рельсам? Конечно, только сумасшедшие, которых нужно срочно упрятать в клинику. Для Янки и ее друзей такие хождения были тайным знаком очищения, освящения, причащения, заговора против советского режима (правда, уже начинающего в ту пору распадаться):
Если встретят, ты молчи,
что мы гуляли по трамвайным
═ рельсам
Это первый признак
═преступленья или
═шизофрении.
А с портрета будет
═улыбаться нам
═«Железный Феликс»,
Это будет очень точным,
это будет очень справедливым
Наказанием за то, что мы
═гуляли по трамвайным
═рельсам...
Гоголь сравнивал Русь с Птицей-Тройкой. «Куда несешься ты?» – часто спрашивал он, помешивая в кастрюльке спагетти, а потом посыпая их сыром пармезан. С чем же сравнить Россию XX века? С выпускающим пары и свистящим паровозом, везущим солдат на фронт Великой Отечественной? С первой ракетой, запущенной в космос, или первой разорвавшейся водородной бомбой? Или, быть может, в конце концов, с головокружительными развязками, по которым несутся тысячи иномарок?
В Москве недалеко от Тушина есть одно необычное место, где транспорт движется в четыре слоя: под землей – метро, над ним – Волоколамское шоссе, над Волоколамкой проходит Канал им. Москвы, где курсируют баржи, а еще выше – железнодорожный мост. Приятно, что в этой многоэтажной конструкции еще сохраняется туннель для трамвая, который как бы приостанавливает, гармонизирует, успокаивает эту больную и нервную круговерть, а сам тем временем незаметно но, к сожалению, неумолимо, вместе с Москвой XX века отступает в прошлое. Как поется в старой песне группы «Агата Кристи»:
Ты видишь: я болею,
Объятия Морфея
Меня влекут в никуда.
Смотри, я улетаю
На облаке трамвая
Искрятся его провода.═
