Дети с Большой Дороги

Мы уже обо всем договорились, обсудили маршрут и двадцать раз сказали друг другу, где именно и во сколько встречаемся, когда вдруг позвонила Марина. Марина – главный инициатор, идеолог и придумщица наших поездок. Ей никогда и ничего не лень, и все решения она принимает моментально, и я точно знаю, что в последний момент все может измениться, Маринка что-нибудь придумает.

С давних, походно-байдарочно-студенческих времен наши вылазки она называет «радиальными выездами» – это когда база или лагерь никуда не переносится, остается на месте, а группа идет не слишком далеко и не слишком надолго, а потом возвращается на место.

Наша «группа» всегда возвращается на «базу», то есть в Москву. И, конечно, никуда мы не идем, а едем на машинах. И рюкзаки мы сами не тащим, они прекрасно едут в багажниках – для съестных припасов имеется отдельный рюкзак, ибо это отдельное удовольствие – пировать на природе, отъехав от Москвы километров на двести!..

«Радиальные выезды» – большой праздник, потому что мы все заняты до невозможности, у нас работа, дети, собаки, совещания, заседания, пресс-конференция и эфир на радио и еще расписание надо согласовать друг с другом. Зато, когда все получается, я жду этого самого завтрашнего утра, как в детстве ждала Нового года.

Ура!.. Мы едем! Впереди Большая Дорога. Чем дальше от Москвы, тем уже шоссейка, проще машины и дядьки, которые их ведут. Чем дальше от Москвы, тем веселее гаишники, добрее бабки, продающие огурцы, чище обочины, выше небо, шире просторы. Чем дальше от Москвы, тем ниже скорости – куда гнать, зачем гнать?.. И наступает момент, когда уже можно ехать, открыв все окна, и теплый солнечный ветер гуляет в салоне, и до горизонта поля, а на горушке лесок, а в леске, кажется, какой-то куполок луковкой, и мы еще никуда не приехали, Большая Дорога еще только начинается!..

И рюкзаки уже собраны – с припасами отдельно! – и джинсы приготовлены, чтобы в шесть утра ничего не искать, и термос выставлен, завтра с утра я буду варить кофе, очень много очень горячего и крепкого кофе. А как же, ведь впереди Большая Дорога.

И тут позвонила Марина.

Она хорошо меня знает и всегда старается щадить, поэтому говорила осторожно, что на нее вовсе не похоже. Она всегда решительная, быстрая и собранная, а тут вдруг что-то замялась.

Мы должны заехать в Угличе в детский дом, вот в чем дело. Мы едем в Углич, а потом в Мышкин, и в Угличе есть детский дом, куда мы непременно должны заехать. Миша попросил.

Миша – Маринин муж, и в меру своих сил он опекает именно этот детский дом.

О, Господи! Я не хочу в детский дом. Я не могу. Есть вещи, которые я просто не могу выносить, и этот самый дом – одна из таких вещей. Должно быть, я очень слабая и трусливая. Должно быть, у меня совсем нет мужества. Должно быть, я малодушная. Но я не могу. Из детского дома меня нужно будет свезти прямиком в кардиологическое отделение и там долго лечить интенсивными методами. Я бесконечно уважаю людей, которые могут. Я – нет. Я своими собственными руками передушила бы тех, кто бросает детей. Я утопила бы их в ближайшем водоеме, и потом спала бы крепким спокойным сном, не чувствуя никаких угрызений совести.

Марина выслушала меня совершенно спокойно и сказала, что в детский дом мы все же заедем. Миша попросил передать «передачку».

Этой самой «передачкой» ее машина была забита по самую крышу, часть «передачки» пришлось переложить в нашу, потому что она вываливалась из окон и дверей, и выйти из машины было решительно невозможно.

Я мучилась до самого Углича.

Ну нельзя же ничем помочь!.. Ну как поможешь?! Что детскому дому эта самая Мишина «передачка»?! Ну какие-то игровые приставки, книги, несколько мешков конфет?! Туалетная бумага и средства для мытья полов?! Ну все равно ведь ничего не изменить!

Солнце светило, просторы расстилались, и Большая Дорога шуршала под колесами, и ничего это меня не радовало решительно, потому что впереди у нас почти что экскурсия в ад.

И весь мой трагический пафос перестал быть трагическим и пафосным в ту самую минуту, как мы въехали во двор детского дома.

Дети катались на роликах. Все окна большого старинного дома были распахнуты, и в них важно торчали подушки и перины – так всегда сушила после долгой зимы вещи моя бабушка. На завалинке грелся кот. Из дома высыпали люди, и началась суматоха.

– Ваня, где Ваня? Возьми большую коробку, а девчонки пусть несут коробки полегче! А Максим потащит книги!.. Люся, открой те двери, и несите все в большую комнату!..

Вот здесь у нас спальни, а здесь кухни. Воспитатели готовят, девчонки им помогают, и здесь же столы, чтобы было похоже на дом, а не на заведение общепита. Видите, окна на втором этаже поменяли, добрые люди помогли, теперь зимой в спальнях не холодно! А это вот поделки из кожи и птичьего пера, это у нас Татьяна с детьми занимается, очень хороший педагог и человек творческий!.. Ваня, идите уже обедать, сколько раз можно звать!.. И всякие поделки из лоскутков и кусочков – это тоже все своими руками, а вот это – видите? Это мальчишки выжигают картинки на досках, им нравится! А вам нравится? Ну это у нас фотографии с выпускниками – вот это прошлый год, а это позапрошлый, а это три года назад, а это пять. Ой, они теперь взрослые такие! На снимках все улыбаются и обнимаются, славные, веселые мордахи, как у подращенных щенят, и воспитательница с ними. У нас нет групп, мы это называем «семья», и дети воспитательницу называют мамой. Им так понятнее и легче.

Мне тоже стало понятнее и легче.

Нет, можно, конечно, рвать на голове волосы и убиваться над несовершенством этого мира и его глобальной подлостью, особенно это удобно проделывать в Москве и особенно после просмотра некоторых телепередач. Почему-то именно московские средства массовой информации очень любят упиваться этой самой подлостью и демонстрировать ее, так сказать, со всех сторон, как бы плотоядно улыбаясь и приговаривая: а вот еще какое может быть свинство, а вот еще как можно унижать и насиловать, а вот поглядите-ка так и эдак, а вот посмакуем-ка еще нищету и безысходность, и вообще народишко нынче плох, слаб, спился да повыродился!..

Можно, можно.

А можно не так.

Можно купить детям ролики и выкрасить их комнатенки в разные цвета – для веселья. Можно наварить им борща и сосисок и почитать на ночь книжку. Можно рассказать историю города Углича – великая история, древняя. Город-то стоял себе, а Колумб Америку еще не только не открыл, но и вообще не родился.

Можно собрать «передачку» и отвезти, чего там ехать, двести километров с копейками, всего и делов!..

Можно подкопить деньжат и поставить рамы не только на втором этаже, но еще и на первом, тогда везде будет тепло, во всем доме.

Я спросила у директора детского дома, распрекрасной красавицы – ей-богу! – с невесть откуда взявшимся польским именем Наталина, как им удается┘ жить. Не просто выживать, а именно жить – отправлять детей в летние лагеря, сушить подушки, рисовать картины, шить лоскутные одеяла и развешивать по стенам фотографии, на которых детдомовские дети похожи на подращенных веселых щенят.

Прекрасная красавица пожала плечами. Она-то не знает, что я с пристрастием просматриваю телевизионные программы и читаю газетные материалы, в которых только и говорится о том, как растлевают детей и обворовывают стариков!.. Ну, мы стараемся, сказала она. Очень девочки помогают. «Девочки» – это, стало быть, глава городской администрации и ее заместители.

Все не так плохо, вот что я поняла в городе Угличе. Есть вещи, которые зависят только от нас самих – не только от президента, премьер-министра или главы «Газпрома», которые вечно чего-то недодали, за чем-то не усмотрели и куда-то не успели!.. У них свои дела, а у нас свои. Потихонечку, полегонечку, не сразу, постепенно, но, может, мы и спасем мир.

Вместе с директором Угличского детского дома и «девочками» из городской администрации!..