Екатерина Барабаш
Под такими ножками даже звездная дорожка вздыхает от счастья.
Фото Reuters
Раньше я никому об этом не рассказывала – не поверят, примут за кокетство. Но как на духу: каждую весну при приближении Каннского фестиваля меня охватывают страх и тоска. Они проходят как только самолет касается шасси взлетной полосы аэропорта в Ницце и до следующей весны не возвращаются. Когда же приближается пора аккредитоваться, тоска накрывает опять. Это дают о себе знать воспоминания о моем первом, много лет назад, приезде на Каннский фестиваль, закончившемся неврозом и потерей десяти килограммов живого веса.
То было первое в моей жизни событие подобного масштаба. Нервничала я чудовищно, и этот факт, вероятно, был написан у меня на лбу, потому что сразу по приезде у меня украли кошелек. В мировую киностолицу я приехала без денег, но готовая броситься с головой в сливки кинематографа. Главное, как мне тогда казалось, – ничего не пропустить. Разумеется, это было нереально: в Каннах показывают примерно 500–600 фильмов, но процентов десять я ухватить намеревалась. Я принялась смотреть по 6–7 фильмов в день. Это примерно 12 часов чистого времени, тот максимум, который можно одолеть, если каждый фильм, кроме последнего, не досиживать до конца. Около двух часов в день уходило на пресс-конференции (как же пропустить – Николсон придет, а меня в зале нет?!), часа три – на ежедневные статьи для газеты. На сон отводилось часа два-три, от усталости тошнило, и на еду не было даже сил смотреть. Через неделю я поняла, что ухожу куда-то в небытие, еще через день силы ушли, и я заснула прямо на скамеечке в полдень под прямыми солнечными лучами. Получился ожог не помню какой степени, две сердобольные местные старушки подхватили меня и отвели к доктору, который прописал мазь. Мазь свернула кожу лица в коричневую коросту, которая начала отваливаться на ходу. Уединенное существование мне было обеспечено до конца фестиваля – ни у кого не возникало желания провести время с неизвестно как попавшей сюда прокаженной.
Вернувшись в Москву, я немедленно взяла отпуск и пообещала себе больше никогда не ездить на Лазурный берег. Обещания я не сдержала, следующие заезды оказывались все менее нервными и более продуктивными, но первая странная реакция – тоска и страх – осталась, наверное, навсегда.
Чтобы звездам веселее шагалось... Фото автора |
Я уж давно не смотрю по семь фильмов в день, пропускаю кучу пресс-конференций (удалось убедить себя, что Джек Николсон и Том Круз сумеют сдержать досаду, не увидев меня в зале) и научилась засыпать под оглушительную стрельбу на экране, продолжая слышать, что происходит в фильме. Когда-то покойная ныне Нея Марковна Зоркая, знаменитый наш кинокритик, говорила: «Вы еще слишком молоды, Катенька, – только когда вы научитесь спать в кино, а проснувшись, помнить то, что проспали, – тогда можете считать себя профессионалом». Если она была права, и это признак профессионализма, то пожалуйста, считайте меня профессионалом.
Не верьте тому, кто говорит, что смертельно устает от здешней светской жизни. Скорее всего этот человек тратит уйму времени, чтобы попасть на вечеринки. В Каннах никому не нужна огромная армия аккредитованных здесь журналистов – их ни много ни мало порядка пяти тысяч на маленьком пятачке. Многие из тех, кому не перепадают приглашения на закрытые суаре, идут на чудовищные ухищрения, чтобы их добыть. Знаю случаи, когда приглашения подделывали. Бывает, что их выменивают или просто покупают. Существует целая мафия, торгующая приглашениями на вечеринки со знаменитостями. Один наш коллега, отчаявшись несколько лет назад пробраться на какое-то звездное сборище на берегу, отошел подальше, разделся, взял в зубы одежду и попал на вечеринку со стороны моря, появившись из воды, как Посейдон, – такой же гордый и мокрый. Разве что обнаженный. Коллегу «запалили», и со следующего года охрану начали выставлять и со стороны моря тоже.
Теперь на вечеринки приглашают, но перехотелось – там шумно, случаются они очень поздно, и кормят на них чисто гипотетически. Так же как перехотелось добиваться интервью звезд. Прошли времена, когда брошенное в разговоре: «Бандерас как-то сказал мне...» поднимало тебя над грешной землей на несколько счастливых сантиметров. Больше не поднимает, хочется брать интервью у тех, у кого интересно. У Бандераса – неинтересно. Сам-то он замечательный – обаятельный, неглупый, чертовски доброжелателен и отлично воспитан, как, впрочем, все зарубежные звезды. Но формат фестивального интервью удушающе тесен и огорчительно безлик. С десяток таких же счастливчиков, как ты, сидят за столом с белозубым красавцем или красавицей, посмотреть на которых приезжают со всей Франции и из приграничных кусочков Италии, и все хором скучают. Пресс-агенты звезд пытаются загубить всякую попытку вывести разговор на тему, не имеющую отношения к раскрутке привезенного фильма. Может чудом повезти – звезда вопреки протоколу разговорится, такое тоже бывало, но это из области случайных совпадений. Да и то – вопреки странному мнению, что по приезде в Канны ты начинаешь отбирать для себя собеседников из звезд («Ага, Брэд Питт приехал, возьму-ка я у него интервью, если у меня время будет...»), не соответствует реальности. Чтобы попасть в тот самый десяток счастливчиков за одним столом со звездой, надо за месяц отправить запрос, добиться, чтобы тебя номинировали (именно так это называется на фестивалях – «номинация на интервью»), потом проследить, чтобы твое имя оказалось в списке, пару раз зайти в офис агентства и потом еще сильно расстроиться, увидев кого-нибудь из своих земляков рядом с собой за столом.
Надо хоть один фестиваль здесь потоптаться от начала до конца, чтобы постигло разочарование: праздником на Каннском фестивале и не пахнет. Практически все приезжают сюда работать – от первой звезды до последнего журналиста. В конечном итоге все занимаются одним делом – раскручивают кино. Звезды – свое, а журналисты – чужое. Весь треск и блеск вокруг Круазетт – лишь крохотная часть огромного айсберга, которая носит праздничное название «Каннский фестиваль». Подводная же его часть покоится далеко от Palais de Festival, на роскошных виллах выше в горах, подальше от суеты – там заключаются многомиллионные сделки, способные подчас изменить ход мирового кино.
Сначала очень раздражали нарядные люди в смокингах и вечерних платьях, чинно шествующие в сторону Grand Teatre Lumier, откуда уже несется рев поклонников Брэда Питта, и ветер доносит из динамика полуистеричный голос, разносящий это имя по Ривьере на французский манер. Деловито и вальяжно шествуют туда смокинги и вечерние платья... Ну а потом останавливаются, немного не доходя до здания, достают заготовленные листочки с просьбой о лишнем приглашении, постоят тоскливо полчаса да и разбредаются по ресторанам и кафе. Они-то и создают эту нарядную толпу и ощущение праздника, который проходит мимо. И смертельно завидуют тебе, замызганному и усталому – ты не наряден и обшарпан, но на шее у тебя – мечта всякого синефила – аккредитация лучшего в мире кинофестиваля. И ты действительно можешь позволить себе приехать сюда с одной лишь зубной щеткой и сменой белья – ты едешь на работу. Везти полный чемодан шмоток нет никакого резона, я убедилась в этом сама, когда как-то по дороге на фестиваль у меня украли чемодан. Было очень жаль нарядов, но купленный в лавке по пути на премьеру за пять евро полупрозрачный большой шарф скрыл не только футболку и заношенные бриджи, но и недостатки фигуры.
