О деньгах

Деньги и при жизни только мешают, а после смерти могут ввергнуть в геенну огненную...
Неизвестный художник. Душа грешная в геенне огненной. Егорьевский историко-художественный музей

Россия весело и спокойно встречает финансовый кризис. Она его не боится. И даже наоборот – в России без денег всегда как-то спокойнее.

Лучшая русская пора – военный коммунизм, когда молодая cоветская власть отменила деньги. Когда не было денег, но не было и ничего, что можно было бы купить за деньги. Поэтому Запад может Россию не пугать. России ничего не страшно. России ничего не нужно. Она в любой момент может вернуться в свой золотой век. В военный коммунизм. Там был реализован главный русский козырь – жить вне денег. Жить вне материальных ценностей. Жить там, где от вещей осталось только воспоминание о вещах. Жить непонятно как и непонятно на что и еще при этом быть вполне удовлетворенным жизнью. Жить вдали от самого края. Жить на самом краю. Жить за краем. Жить Божьей милостью. Жить в полуподвале, на чердаке, в чулане, в землянке, в обвалившемся доме, в засыпанном окопе, в неотапливаемом бараке, в зоне в углу на нарах возле параши. Жить на какие-то уже совсем символичные деньги, на копейки, на остатки от копеек, жить без всего. Сидеть в дерьме, в блевотине, в харкотине, держаться зубами за каждую мелочь, за каждую ерунду – за четвертинку, за восьмушку, за окурок, за огарок, за обноски, за ошметки, за осколки, за полпайки, за порыв ветра, за плевок, за заштопанную портянку, за вязанку дров, за тлеющий уголек, за обгоревшую спичку, за рассыпчатую махорку, за сухарик, за колосок, за суп из топора, за баланду из лебеды, за отвар из картофельной кожуры, за что-то желтое в тарелке – и еще работать от зари и до зари, верить в светлое будущее, учить жить весь мир и не чувствовать себя обделенным.

Пусть никого не смущает русский газово-нефтяной гламур и офисный рай. Россия в любой момент уйдет от всего этого в ни во что, в военный коммунизм, в неотопленный барак, в пещеру, в никуда и в ниоткуда. Так может и умеет только Россия. Больше так не может и не умеет никто. Поэтому мечты Запада об экономии – только мечты. Мечты России об экономии – реальность. Русским деньги только мешают. Когда у русских много денег, они чувствуют себя неловко. Тогда они делают много глупостей, а в итоге попадают в Краснокаменск. Когда у русских мало денег, они чувствуют себя в жизни значительно более уверенно. Тогда они, по крайней мере, не делают глупостей. Когда у русских совсем нет денег – тогда вообще все хорошо. Все легко. Все просто. Все ясно. Никаких проблем. Жизнь проходит незаметно и улыбаясь. Русская поговорка «Не в деньгах счастье» – как раз об этом.

Все, что России нужно для счастья, есть и так – без денег. Есть Пушкин, четырехстопный ямб, золотая осень, озеро Байкал, великая русская литература, нефть, газ, автомобильные пробки, переваренные социумом Пелевин–Сорокин, и непереваренный я, оппозиция, коррупция, программа по борьбе с коррупцией, вечный круг проклятых русских вопросов, президент, Государственная Дума, Дима Билан, русский футбол, водка, круглосуточно работающие магазины, русская тоска, и еще раз вечный круг русских вопросов, и еще раз он, и еще раз все тоже он. Это – счастье. Чтобы пользоваться этим счастьем, денег практически не нужно. Или нужно очень мало. Поэтому Россия может не бояться финансового кризиса. Она в любой момент может вернуться туда, откуда совсем не так давно ушла, – в неотапливаемый барак, где на завтрак – поговорка про деньги и про счастье, на обед – отвар из картофельной кожуры, на ужин – колосок и сухарик. На десерт – окурок под огарок. И больше ничего. Никаких денег. И этого будет достаточно, чтобы жить, верить и строить.

Так что финансовый кризис Россию не испугает. Все, что надо для счастья – от Пушкина до футбола, – у нас есть. Все, что надо для какого-то следующего счастья, за деньги все равно не купишь.

За деньги не купишь сны. Я не знаю, где можно купить хорошие сны. Потому что мне снятся тяжелые сны.

Мне снится Коммунистическая партия Палестины. Не часто. Всего лишь несколько раз в год. С большого похмелья. У меня редко доходит дело до похмелья. Поэтому и Компартия Палестины снится не часто. Мой репрессированный в 1938 году дедушка был одним из ее создателей. Это было в конце двадцатых – начале тридцатых годов. Так о дедушке написано в справке о реабилитации. Я думал, что это миф. Все-таки Палестина двадцатых годов была далека от коммунизма. Но оказалось, не так и далека. Так мне сказали специалисты по Коминтерну, коммунистическому и международному движению. Вот мне и снятся первые палестинские коммунисты. Они объясняют марксизм бедуинам и верблюдам.

Мне снится Ленин. Ленин пишет политическое завещание. Он требует назначить Генеральным секретарем партии большевиков Фрейда. Фрейд – именно тот, кто нужен большевикам. Он во всем разберется. А кто еще? А больше некого. Троцкий – позер. Троцкий неуправляем. Сталин груб. Каменев и Зиновьев не пользуются доверием партии. Только Фрейд. В завещании, кроме слова «Фрейд», все остальное – сплошной мат.

Мне снится Сталин. Сталин ведет себя тихо. Сталин только что позвонил по телефону Пастернаку, говорил с ним о Мандельштаме и остался вполне доволен разговором. Именно такого разговора Сталин от Пастернака и ждал. Сталин настроен почти благодушно. Но все равно страшно. Сталин всегда вызывает страх – даже когда он ведет себя тихо. Очень тяжелый сон.

Пастернак мне снится тоже. И тоже после разговора со Сталиным о Мандельштаме. Пастернак очень недоволен. Он ждал совсем другого разговора со Сталиным. Пастернак недоволен Сталиным и недоволен собой. Пастернак бегает по квартире, суетится и кричит на жену.

И Мандельштам мне снится. После разговора о нем Сталина с Пастернаком. Мандельштам, как и Сталин, разговором остался доволен. Он ничего другого не ждал ни от Сталина, ни от Пастернака. Он понимает, что ни на какой другой они не способны.

Мне снится Брежнев. Брежнев говорит, что экономика должна быть экономной. Брежневу не верят. Над Брежневым смеются. Никто не хочет понимать смысл сказанных им слов. Все считают эти слова очередным бессмысленным советским слоганом. Очередным брежневским маразмом. А Брежнев, между прочим, смотрел далеко вперед. Брежнев знал, что XX век пройдет и наступит XXI. Что будет финансовый кризис, и экономике уже тогда надо будет экономить. Брежнев предсказал финансовый кризис еще тогда. Но его не послушали. Русские очень не любят, когда с ними говорят о деньгах. Русские не любят экономии. Если у них нет денег, то им нечего экономить. А если деньги есть, то экономить их они все равно не будут.

Мне снится праздник ВДВ. Праздник в самом разгаре. В Парке культуры идет кульминация праздника – купание в фонтане. Десантники уже крепко выпили. Их уже развезло на жаре. Десантники веселые и злые. Их переполняет энергетика воспоминаний о десанте. Они агрессивно настроены. Они готовы вот прямо здесь и сейчас разорвать любого гипотетического врага десанта. И в это время в центр фонтана выходит неизвестный герой. Возможно, это современный русский писатель. Он прогрессивен. Он демократичен. Он либерально ориентирован. У него серьезные проблемы. У него сложные отношения с издателями. Они его плохо издают. Но они читают его книги. Правда, прячут их подальше от детей на самой дальней полке книжного шкафа. Это не я, но мы похожи. Иногда нас путают. В общем, у него плохое настроение. Он хочет сорвать свое плохое настроение на десанте. Поэтому, выйдя в центр фонтана, он начинает оскорблять десант. Он кричит на десантников. Он называет их жалкими трусами. Он ставит им в пример пограничников и моряков. Десантники в шоке. Десантники не верят своим ушам. Но, придя в себя, они начинают убивать врага десанта. Они отрывают ему руки. Потом ноги. Потом голову. Потом топят, все что осталось, в фонтане. Потом разбрасывают останки по Парку культуры – чтобы все враги десанта поняли, что значит повышать голос на десант.

Я знаю, что это только сон. Но каждый раз в праздник ВДВ я стараюсь обходить стороной Парк культуры. Чтобы не было искушений и соблазнов.

Мне снится Чехов. Чехов просит Станиславского отменить премьеру «Вишневого сада». Там еще не все готово. Чехов также просит Станиславского более серьезно подумать о векторах развития русского театра.

Но Станиславский непреклонен. Премьера обязательно состоится.

Мне снится Пушкин. Пушкину стыдно за то, что он так красиво написал про Грузию. Что на холмах Грузии лежит ночная мгла. Если бы Пушкин знал, что грузины выберут Саакашвили, он бы красиво так про Грузию не написал. Тем более что стихотворение не про Грузию. Стихотворение про любовь.

Мне снится Высоцкий. Высоцкий говорит, что он, конечно, много пил, но не так много, как сейчас о нем говорят.

И снова снится Пушкин. И снова Пушкину стыдно. На этот раз за то, что написал: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». Издатели решили, что если продается, то надо купить. Но у издателей денег не было. Издатели взяли кредит на покупку рукописи Пушкина в банке. Но назад кредит не вернули. И у банка не стало денег на развитие малого бизнеса. Малый бизнес поэтому не развивается.

Такие тяжелые сны мне снятся постоянно. Поэтому я тоже не боюсь финансового кризиса. Он не сделает мои тяжелые сны еще тяжелее. А хорошие сны от финансового кризиса не зависят.

Я боюсь только тяжелых снов. Тех снов, где Ленин, Сталин, Пушкин, Чехов, Фрейд и праздник ВДВ.