Салман Рушди в моей жизни

Салман Рушди всегда рад русским читателям.
Фото Reuters

В конце 80-х мы с женой несколько месяцев жили в Женеве. Я работал в Библиотеке ООН, собирая материалы на «нетленку». Она вынашивала Варвару у себя в животе в условиях, приближенных к райским, мы много путешествовали, рассматривая красоту рукотворную в музеях и храмах и природную – гор и озер – вокруг нас.

В то время случился скандал с романом Салмана Рушди «Сатанинские стихи». Аятолла Хомейни объявил писателю фатву, то есть смертный приговор, который может привести в исполнение любой мусульманин. Угрожали и магазинам, торговавшим книгами Рушди. Я не мог найти книги скандального автора ни в одном книжном Женевы и решил сделать заказ. Прихожу, заказываю, жду. Через две недели иду за книгой – смотрят на меня стеклянными глазами, не узнают, про заказ не помнят. Я огорчаюсь, но терпеливо вновь оформляю заказ. Через полмесяца передо мной разыгрывают такую же комедию: какая книга, какой заказ? Жена первой сообразила, в чем дело: «Посмотри, – говорит, – на себя в зеркало! Ты со своей рыжей бородой похож на боевика Ирландской республиканской армии. Они тебя боятся». И тут до меня дошло: продавцы подозревают, что я – ирландский террорист и из солидарности с исламистами готов взорвать их магазин, если они мне выпишут Рушди. Ситуация повторялась по всей стране, пока в Люцерне на каком-то заросшем паутиной книжном складе мне не продали желанные «Стихи» по двойному номиналу, что само по себе является абсолютно нетипичным для благополучной Швейцарии.

Начал читать. Язык богатый, фантазия необузданная. Решил выписывать и проверять по словарю все до единого неизвестные слова, чтобы понимать не просто сюжет, но и каждый нюанс. Роман оказался потрясающим, невиданным, психологически утонченным. Не хотелось, чтобы он заканчивался, точно так же, как когда в первый раз читал «Мастера и Маргариту».

Прошли годы, выросли дети, сидим с ними в ресторане «Мистер Чао» на 57-й улице в Нью-Йорке. Вдруг вижу у входа человека, похожего на Рушди, с красивой спутницей. Сын-знайка говорит, что быть этого не может, так как, по его сведениям, Рушди скрывается в подполье где-то в Гамбурге.

Изгнание – это мечта о триумфальном возвращении. В.В.Верещагин. Ворота около Кутуб-Минара. Старый Дели. 1875 г. ГТГ

Встаю, подхожу, спрашиваю: «Вы – Рушди?» В его глазах вспыхивает огонек тревоги, паники, спутница делает решительный шаг мне навстречу – я, видимо, по-прежнему похож на ирландского террориста. Напряженная пауза. Протягиваю визитку, показываю на сидящую внизу семью с красивыми детьми и говорю, что я – депутат из Москвы, из России. Они улыбнулись. Спутница оказалась женой.

Я рассказал о своих швейцарских приключениях в поисках знаменитого романа, о том, как я его тщательно и с любовью перевел. Салман глянул на меня озорными и очень молодыми глазами и неожиданно сказал, что Михаил Булгаков оказал на него колоссальное влияние и он мечтает, чтобы русские читатели когда-нибудь смогли прочитать «Сатанинские стихи».

Поговорили о его скитаниях. Он грустно улыбнулся и вспомнил, что где-то в «Сатанинских стихах» у него сказано: «Изгнание – это мечта о триумфальном возвращении». Годы скитаний тяжелы. Индийское консульство в Нью-Йорке даже не пригласило на празднование 50-летия Индии в августе 1997 года, не давало визу, чтобы не огорчать националистов из «Джаната парти».

В сентябре 1998 года британцы договорились с Тегераном об отмене фатвы, и Рушди решил слетать в Дели. Индийский адвокат попросил его замаскироваться уже в самолете, чтобы на протяжении всего полета его никто не опознал. На родную землю в 40-градусную жару Рушди ступил в шляпе, скрывающей узнаваемую лысину, в шарфе под нос, прячущем известную всему миру бородку, и темных очках для сокрытия характерных ироничных глаз. Он посмотрел на меня и улыбнулся: возвращение не всегда бывает триумфальным.

А я подумал, что истина из Евангелия о том, что нет пророка в своем отечестве, исчерпывающим образом описывает судьбы людей, принадлежащих иным конфессиям. Бог, видимо, все-таки у нас один.

Все романы Салмана Рушди, в сущности, об этом. И еще – о любви. Что и есть, наверное, Бог.