Вероника Чернышева
В одиночку против одиночества.
Фото Reuters
Она уже десять минут тебя ненавидит. Но ты же не можешь прямо сейчас свободной рукой достать из кармана мобильник, набрать ее и сказать: «Я уже рядом, я почти не опоздала, близко совсем. Просто я двигаюсь в три раза медленнее, потому что веду через дорогу слепого инвалида».
Ты всегда и везде опаздываешь. Ты врешь всем и себе. Всегда или почти всегда. Слово твое ничего не стоит, если сказала: буду в половине второго, и нет тебя.
Ты потом бежишь, наверстываешь. Торопишься и злишься. Вот как сейчас – чавкает под ногами мартовская невнятица – тикает проплаченное в частной сауне ваше время. И она уже десять минут стоит одна, где назначено, мерзнет, и теряет это ваше общее время, которого она так ждала, потому что любит баню, потому что любит тебя и целый месяц хотела тебя увидеть, потому что тебе вечно некогда, но у нее, наконец, каникулы, и ты, черт возьми, обещала.
Кроме времени – еще деньги. Залог-гарантия, внесенный тобой по ее просьбе вчера. Ты не обращаешь внимания и на них. Для тебя это пустяк. Ей же они кажутся большими. Громадными. Она сожалеет еще и о них. Когда вы встретитесь, она скажет тебе об этом. «Мам, можно было прийти вовремя, хотя бы когда платишь за опоздание наличными». Ты вспылишь: «Тебя это не касается, вот именно – «я плачу», и прекрати в конце концов считать мои деньги. У отца научилась? Не суй свой нос куда не надо. Замерзла – вон в аптеку зашла бы».
Ей будет больно. Потому что ты обидишь ее напрасно, потому что ты виновата. И сама это прекрасно понимаешь. Но ты всегда нападаешь, когда виновата. Вы поссоритесь. Выходной будет испорчен. Но не сейчас. Не сию минуту. Потому что он уже скользнул по тебе своими голубыми бельмами и тихо, но внятно сказал: «Переведите меня через дорогу».
Ты стояла в плотной шеренге других пешеходов на светофоре, его локоть коснулся и того, кто слева шел. И всем вам надо на ту сторону, и зеленый сигнал светофора загорелся для всех для вас одинаково. Но он это тебе сказал. Так надо, чтобы именно ты сейчас поняла, что зеленого света нет только для него одного. Для него вообще нет света, ни зеленого, ни белого, никакого. Он чувствует только тепло. И вашу инерцию – твою, того, кто слева стоял, всей вашей шеренги, которая рванет сейчас вперед, потому что вам очень-очень надо. И он попросил тебя.
Вот он медленно ощупывает землю перед собой – прямо на вас едет автобус, под твой каблук ложится осклизлый, улетевший с близлежащего рынка полиэтиленовый пакет – ты ловко выворачиваешься из этого опасного плена, потому что замечаешь препятствие вовремя и делаешь так, чтобы инвалид на него тоже не наступил.
Ты будешь упорно тянуть его вперед быстрее, чем он может двигаться, потом вдруг, чувствуя спокойную и смиренную силу его слабости, поддашься ритму этой осторожной, но уверенной ходьбы и перестанешь раздражаться.
 Вы встретились – и это главное. Фото Григория Тамбулова (НГ-фото) |
Ты удивишься, как прав он в том, что ничего не боится в этом гудящем, жужжащем, сопящем и бегущем мире. В этом общем для вас мире, который на каждом шагу сует тебе зримые, но больше воображаемые опасности, с которыми ты всю жизнь так успешно борешься, отсекая от своего «я» все лишнее, что может этому помешать.
Он не суетится и доверяет движению, вот сейчас доверил свою жизнь тебе, но явно не стал бы посылать тебе в спину проклятья, если бы ты сделала вид, что не слышишь его, потому что не опоздать к ней тебе сейчас важнее. Он бы спокойно остался ждать другого светофора. Эту роскошь быть неторопливым, оказывается, может позволить себе только ущербный человек. И ты ощутишь стыд за свою мнимую полноценность, в которой ты все время спешишь отречься от чувства собственного достоинства в попытке догнать призраки, которых никто кроме тебя не видит.
Он идет рядом с тобой. Он не знает, что на самом деле затормозило на этом светофоре твой суетливый эгоизм. Фраза из какой-то идиотской методички по самосовершенствованию, всплывшая вдруг: «Поступи сейчас с этим незнакомцем так, как хочешь, чтобы мир обошелся с твоим ребенком, когда тебя не будет рядом».
Ты заведешь его в метро, пропустишь через турникет, хотя об этом он тебя уже не просил. Просто ты будешь думать уже не о нем, а о том, что совсем не хочешь, чтобы ее вот так когда-нибудь вдруг бросил тот, кому она доверилась вся. Именно тогда, когда осталось самое сложное. Вы опоздаете в баню почти на час, но когда ты наконец увидишь ее серые на мокром месте глаза – ты подумаешь, что глаза у нее твои, и вместо того, чтобы орать как обычно: «Прекрати жевать сопли, у меня были дела, и замотай шарф нормально», ты сама разревешься и скажешь только: «Дочок, прости меня». И когда, размазав по лицу размоченную слезами тушь, будешь вести за локоть уже ее, то вдруг осознаешь, что пора менять что-то, пока еще ты можешь быть рядом.
