Виген Оганян
Войны приносят славу и, следовательно, бессмертие полководцам. Но как сказал Иосиф Бродский про человеческую цивилизацию: «Удобрить ее – солдатам, одобрить ее – поэтам».
Художник Александр Дейнека, «Оборона Севастополя», 1942
Жизнь коротка, но слава может быть вечной.
Цицерон
Мировая история началась тогда, когда человек осознал неотвратимость смерти. Не желая возвращаться в небытие, он сложил сказания о Том свете и задумался о смысле жизни на Этом. Продолжительность споров и многообразие мнений на этот счет понятны: точно объяснить смысл жизни может тот, кто для чего-то и создал человека. Сам же человек по собственному желанию может лишь умереть, а не родиться. Но главный его инстинкт – самосохранения – питает волю к жизни, и, не всегда понимая – для чего, он всегда желает жить. Это «нравственно, потому что естественно». Но ведь и смерть естественна? Смотря какая.
В доисторической «войне всех против всех» люди боролись за существование в мире животных, где дольше жил тот, кто был сильнее, смелее, сообразительнее┘ Тогда человек мог продержаться не более тридцати лет, погибая в чьих-то клыках и когтях или от голода. Будучи естественной, такая смерть не казалась трагедией, о чем можно судить по эху тех времен, дошедшему до нас. Так, Спарта запрещала оплакивать мужей и сыновей, погибших в битве, потому что «бегство, не гибель в бою, смертью спартанцы зовут». А викинги мечтали с мечом в руке умереть, чтобы... не умереть.
Но вот после победы над другими детьми природы люди, поднявшись над братьями своими меньшими, образовали человечество. И единственным достойным человека соперником на тропе эволюции оказался человек же, а главным оружием – разум, создавший кроме всего прочего и средства уничтожения. Это привело к резкому росту боевых потерь (не предусмотренных природой), поэтому непрерывная борьба дикарей сменилась на чередование войны и мира, вернее – перемирия, потребовавшегося для восстановления сил.
В мирных условиях кое-где люди, переваливая 50-летний возрастной барьер, стали «донашивать» свое тело, осваивая отпущенные природой (для надежности) резервные годы. «Сверхсрочников» щадили там, где поняли, что не всегда умнее тот, кто крепче физически. К тому же собственно ум стал предпосылкой к овладению знаниями, которые накапливались с возрастом, и пик мудрости наступал позже пика телесной зрелости.
Поэтому оказалось полезным охранять не только самок и детенышей, но и старшее поколение, слабых. Племена с большим числом совестливых людей, умножавшие телесную силу молодых мудростью их родителей, побеждая соседей, и стали нашими предками.
Так люди познакомились со старостью и стали называть естественным современное умирание, чуждое природе и, наверное, поэтому доставляющее неимоверные страдания уходящим и их близким. Почему же человек цепляется за безрадостный финал «резервных» лет? Может быть, инстинкт самосохранения введен в заблуждение феноменом мира, навязанным нами природе? Ведь вопреки установившемуся мнению не войну «изобрел» человек, а мир, время от времени прерывающий вечную войну, являющуюся естественной формой существования всего живого.
Война не досадное проявление чьей-то злой воли, сотворившей на Земле вавилонское многоязычие, а как раз для того природа и творит многообразие народов, чтобы сталкивать их на арене истории. А история – это конкурс народов, который выдерживают те, чьи национальные характеры соответствуют требованиям «текущей» эпохи. Еще Руссо сказал: «Если Спарта и Рим погибли, то какое государство может существовать вечно?» Он прав, уходят и великие, но не меркнет в истории их слава, стремление к которой – одно из ярких проявлений личности.
 Один – бог войны в германо-скандинавской мифологии. Похоже, что природа творит многообразие народов, чтобы сталкивать их на арене истории. Художник Константин Васильев, «Один». 1971 |
Не случайно Аристотель предоставил славе первое место среди внешних благ, а Плутарх назвал честолюбие страстью, господствующей над всеми чувствами. Но природа не одаряет страстями бесцельно. По сути, желание славы – это духовное проявление инстинкта самосохранения. Человек «как бы умножает свое существо, запечатлев его в памяти других». Чем больше людей поймет его язык, тем больше шансов избежать забвения. Значит, путь к бессмертию человека лежит через величие его народа.
Язык и величие утверждаются пером и мечом. А «кто более матери-истории ценен»: Аристотель или Македонский? Цезарь или Цицерон? Аристотель! Но ведь благодаря Македонскому западная цивилизация оперлась на греческую философию, а не прислушалась к тому, «что сказал Заратуштра». А Европа предпочла греческому языку латынь, внедренную мечом Цезаря, а не красноречием Цицерона. Так не воинская ли слава путь к бессмертию – вечной мечте человечества? Иначе почему имя Наполеона громче пастеровского, хотя Пастер спас больше людей, чем Наполеон их погубил во славу Франции? Почему из мирян к лику святых русский народ причислял только воинов? Наверное, в славе разгадка смысла жизни и смерти.
Бог не пожалел бы для любимого своего детища вечной жизни; живут же вечно бактерии, первыми появившиеся на Земле. И любой из бессмертных людей, вытаскивая наугад по одной ноте или букве алфавита, когда-нибудь случайно набрал бы «Лунную сонату» или слова – «Я помню чудное мгновенье». Только вот обрадовали бы кого-нибудь из них эти звуки и слова так, как радуют они смертных в каждом новом поколении?
Наверное, для того и придумана смерть, чтобы мы радовались жизни. Жизнь действительно борьба, а цель борьбы – победа, а победа – дорога к славе, отрицающей смерть. И круг замкнулся. Наверное, потому Бог и не одарил нас бессмертием, чтобы каждый добивался его сам. А если это так, то смысл жизни – в попытке обрести бессмертие.
