Ада Горбачева
Неусыпный догляд – испытанное средство борьбы с неблагонадежными.
Фото Арсения Несходимова (НГ-фото)
Выходя из мест заключения, человек считается как бы на свободе, но вот именно как бы, оставаясь под гласным надзором милиции: обязан еженедельно отмечаться в милиции, с восьми вечера до шести утра быть дома, никуда не отлучаться из поселка или городка, в котором живет, без специального разрешения милиции. Гласный надзор назначают по закону на полгода, практически – как пожелается.
Нину Строкатую, отсидевшую в лагере «за украинский национализм», жену легендарного украинского диссидента Святослава Караванского, остававшегося в заключении, выслали под гласный надзор милиции в Тарусу. И жила она там под надзором до самого конца, кажется, года три. Все советские граждане тогда были обязаны работать (не имеющие официальной работы могли получить срок за тунеядство, как Иосиф Бродский).
Врача-микробиолога, Строкатую трудоустроили билетером в местную картинную галерею. На жительство ее чекистские власти тоже устроили – в одноэтажное каменное строение неясного назначения, примыкавшее к зданию милиции и КГБ. Всегда распахнутая покосившаяся входная дверь, темный коридорчик, излюбленное лежбище тарусских пьяниц, – и вот она, комнатка-камера. В ней же и кухня – электрическая плитка на табуретке, в ней же и умывальник – ковш в ведре на другой табуретке. Остальные удобства неподалеку – общественная уборная на два очка. За водой – к колонке: под горку – с пустым ведром, на горку – с полным.
Дислокация для надзора идеальная: вот она, картинная галерея – место работы, вот оно, через площадь – местожительство поднадзорной, за углом продуктовый магазин. В этот или соседний магазин Строкатая направлялась после работы.
И тут наступал час вожделенной охоты. Как известно, без очереди во времена социализма еды было не купить. Ссыльная вставала в длинную очередь, а милиционер прятался за дверью продмага. Но вот до прилавка только два человека, а на часах уже без десяти восемь. Перед Строкатой три варианта: успеть ухватить хлеба и маргарина и добежать до дома; плюнуть на еду и бросить очередь; плюнуть на все и достояться, авось опоздание на пять минут не заметят. Она поступала то так, то сяк. Но раньше или позже недреманное око охранника государственной безопасности фиксировало нарушение режима, и срок надзора продлевали ей еще на полгода.
Догляд был неусыпный. Ведь в противоположность магазину, где покупателей было много, а продавец один, здесь как раз надзирающих было много, а поднадзорная всего одна. К концу 70-х невольные тарусские обитатели Анатолий Марченко и Александр Гинзбург были в лагере, Лариса Богораз – в сибирской ссылке, и на весь штат крепких местных чекистов осталась лишь одна немолодая женщина. Летом ей жилось легче. Приезжали дачники, среди них знающие ее, старались помогать, привозили что-то из Москвы.
Наше знакомство с Ниной Строкатой состоялось на ее рабочем месте. Мой малолетний сынок, приведенный с культурно-воспитательной целью в галерею, имел неистребимую потребность нажимать на все встречающиеся ему кнопки и поворачивать все рукоятки, будь то хоть в Большом театре. Единственный выход – не спускать с него глаз ни на минуту. Вот и сейчас он исчез и нашелся у выхода, где с раскрытым ртом слушал билетершу и рассматривал какую-то книгу – альбом украинского народного искусства. Заодно и я посмотрела и разговорилась с необычной билетершей. Мы подружились, причем втроем, включая ребенка. Отправлялись вместе в выходные дни купаться. У Нины Строкатой был дар общаться с детьми.
В будни, уложив сына спать и захватив бутылку «плодововыгодного», я заруливала к ней скоротать вечерок. Был создан запас консервов «Фасоль с мясом». Закуска не самая лучшая, но с луком сойдет. Тост был всегда один и тот же, который она не уставала повторять и которому научила меня: «Най воны выздыхнуть!» (Не «хай», а «най» – наверно, по-западноукраински.) «Воны» находились за стенкой и, конечно, все слышали.
В комнатке-каземате было, как ни странно, уютно. Книжки по стенам, маленький старинный письменный стол, самодельный столик и топчанчик. Ослепительная чистота, повсюду украинские вышивки и поделки редкостной красоты.
Так продолжалось три лета. Кончался срок заключения Караванского, отсидевшего с перерывами 30 лет, и ГБ прямо объяснила Нине Антоновне, что, если они не согласятся эмигрировать, следующего неизбежного срока ее мужу не пережить.
Приглашений из разных стран у четы Караванских накопилась целая пачка. Но советские власти разрешили знаменитым деятелям украинского движения воспользоваться лишь приглашением от лжетети из Израиля.
На проводах их было полное впечатление, что присутствуешь на съемках второй серии параджановского фильма «Тени далеких предков». Московская хрущевка едва вмещала чубатых красавцев, статные старики разглаживали усы, свисавшие чуть не до плеч...
На следующее утро сквозь вой глушилок мы слушали интервью, которое Нина Строкатая дала в Вене. Она поблагодарила израильский народ и правительство Израиля за то, что дали им с мужем возможность спастись. Уехали Караванские в США.
А тост наш не подействовал: «воны не выздыхли», а выжили и преуспели. Владеют, небось, особняками в Тарусе и, может, даже изображают себя жертвами коммунистического режима.
