Вероника Чернышева
В микрокосме вагона жизнь течет по своим правилам.
Фото Арсения Несходимова (НГ-фото)
Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка – станция метро «Пушкинская».
Вошли две женщины с птичьими лицами. Сели. Та, что моложе, – умостила на коленях ребенка трех-четырех лет. Чернявый ребенок с круглыми глазками и таким же носиком совсем не похож на них двоих белесых, остроскулых, как бывают не похожи на представителей своей породы недавно народившиеся детеныши. Молодая мать ласкает его рассеянно и также рассеянно слушает свою мать. По той старшей видно, что не вся ее жизнь сведена к потомству. Есть сокровенный для себя остаток. Она его не скрывает и не стесняется. Она хороша, пожалуй, даже лучше дочери. Жизнь ее, не равную режимам и нуждам сидящей с нею рядом молодой птицы и ее птенчика, выдает едва заметный серебристо-синий макияж и особый, как бы настоявшийся цвет глаз. Задор их блеска. Она любима. Явно не устала от жизни и умеет куда щедрее быть благодарной ее радостям, тоньше ценит подарки, чем ее очевидно более примитивная, хорошенькая молодая дочь. Та, что уперлась сейчас красивым треугольным подбородочком в пушистые перышки на макушке своего сына. Думает о своем. И едва ли ей приходит в голову восхищаться собственной матерью. Дивиться этой легкости движений и красоте жестов, тем, как плавно летают в воздухе чуть тронутые пыльцой нездешнего загара руки, когда она что-то рассказывает, как сияет отраженным светом во всем ее существе то, что где-то ее ждет человек, умеющий все это ценить, когда замолкает и улыбается. Наклонилась к внуку. Стал виден идеальный пробор на негустых, по-славянски тускловато-русых затянутых в пучок волосах. Ей пора. Ее станция. Любовно, но с едва заметной небрежностью, какую допускают в общении с детьми только женщины с личной жизнью, она прощается с мальчиком. Выпорхнула.
На место старшей птицы опустит свое тело грузная и неправдоподобно высокая для женщины своей крови бурятка. Держит прямо неподвижные плечи, запустила руки в сумочку. Охаживает свое тугое плоское лицо мякишем из пудреницы, осыпает его белой парфюмерной пылью, зачем-то на два тона светлее ее красивой матовой кожи. Еще через мгновение, с усилием нажимая на губной карандаш, нарисует на месте своих тонких бледных губ яркий кукольный рот и станет похожа на азиатского божка, красоты которого никогда не понять европейцам.
Уважаемые пассажиры, уступайте места инвалидам, пассажирам с детьми и беременным женщинам!
Где-то почти под потолком раскачивается зеленое плато фуражки очень высокого и очень красивого военного. Пусть чуть ниже опустит плечо. Вот так. Майор. Род войск неясен. Уткнулся в книгу. Тоже зеленую. Джеймс Фрезер «Фольклор в Ветхом Завете».
«Полежаевская». По техническим причинам┘ Сохраняйте спокойствие. Поезд отправится через несколько минут.
Рядом девушка – мечтательные глаза. Заняла опрометчиво отчего-то долго пустовавшее в переполненном вагоне место. На колени ей тут же опрокинулся пьяный. Вверил ей всего себя сразу. Сунул в руки очки для сохранности. Придвинул к ее ногам портфель и вдруг заговорил: «Девушка, вы очень красивая. Да нет, вы не понимаете, таких, как вы, просто больше нет. Посмотрите только, они же все уроды", – продолжает он, указывая на сидящих напротив. Она не возражает, но явно смущена, хотя никто, кроме нее, не прислушивается к ее незваному собеседнику. Он молод, но как будто выпал из времени и почему-то одет не по сезону. У него мягкие черты лица, трогательно вздернутый нос и русая кудрявая голова, которую хочется погладить незаметно. Портфель безнадежно вымазан в грязи. В какой-то момент она робко пытается вернуть ему очки. «Молчать! – закричит он вдруг на нее, будто она посмела возразить, но как-то мягко закричит, по-отечески. – Я же хочу, чтоб у вас все сложилось!» Зажмуривается. Сминает большими ладонями кудри. Потом качает тяжелой головой, как будто пытается их стряхнуть. И продолжает говорить что-то уже сам себе.
Она тоже хочет, чтоб у нее все сложилось, и еще хочет и дальше слушать этого медиума. Но вот уже чиркнула осуждающим взглядом сидящая слева старушка. И девушка вскочила со своего волшебного места. Прислонилась к невидимой опоре. Замечталась. Стала думать опять, почему же все еще не сложилось до сих пор. И в чем она опять была неправа.
«Беговая». При выходе не оставляйте в вагоне свои вещи!
Она на секунду смежила веки, а когда открыла глаза, обнаружила, что его уже нет там, где он сидел только что и обнимал ее всем своим существом. Он исчез слишком быстро для человека, почти не контролирующего собственные движения. И вот, судя по растерянной улыбке, ей уже кажется, что не было никакого пьяного в старомодном песочном плаще и круглых очках с тонкой темной оправой. Или что видела его в этом вагоне она одна.
«Щукинская». Переставляет по полу руки-ходилки половинка человека – давно знакомый пассажирам этой ветки инвалид. Он не настойчив. Предъявляет, будто нехотя, коллективному милосердию разинутый рот замызганного полиэтиленового пакета, на котором стерлась давным-давно какая-то приторная картинка. Уставшие люди равнодушны к его несчастью. Знают, что он с ним свыкся, и продолжают смотреть каждый строго перед собой. Чуть выше его бритого розово-белого в синеватых венозных прожилках черепа.
Станция метро «Планерная». Конечная. Поезд дальше не идет. Просьба – освободить вагоны.
