Конец светской жизни

На светском приеме встречаются люди известные, но мало знакомые друг с другом.
Фото Евгения Зуева (НГ-фото)

Мне кажется, я помню, как начиналась в Москве светская жизнь. С выставок художников. Они выставляли водку, вино, орешки, бутерброды. Все выпивали, радовались друг другу. Потом начались презентации. Новые клубы, новые запахи, новые блюда, рестораны, одежда, бутики... Кроме выставок стали представлять книги, диски, спектакли, политиков, дни рождения. Все выпивали, тусовались, присутствие светских лиц было обязательно. Появились светские обозрения в газетах и глянцевых журналах. Светские обозреватели спивались за год-полтора. Тогда набирали следующих.

Писать о светской жизни меня научили в «Независимой газете». Мудрая редактор В.Ш. спросила: «О чем ты можешь написать?» – «О выставке», – признался я. «И о выставке не стыдно, если придумать какой-то ход, – сказала В.Ш. – Например, пишешь приятелю, который сидит где-то далеко от Москвы. Ты описываешь, что здесь происходит, чтобы ему было интересно. Пиши приятелю».

Так возникли интимно-доверительные «письма к другу», продержавшиеся в разных формах и с перерывами лет десять. Постепенно они обрастали цифрой фотографий, видео YouTube. Светские персонажи старели, заменялись другими. Теперь эти «письма к другу» остались памятником ушедшей эпохи.

Мне кажется, я помню, как появились первые признаки конца светской жизни. Прямо напротив Кремля, в десяти метрах от храма Василия Блаженного, открывался ювелирный бутик. Приехал сам Маршак из знаменитого ювелирного дома, рассказывал о сложном родстве с нашим детским поэтом, показывал роскошные и совсем даже недорогие драгоценности. Знаменитый художник сделал дизайн помещения. Светские господа курили в специально отапливаемой выгородке сигары и пили коллекционный коньяк. Иногда на глаза попадался хозяин бутика с женой. Их срочно выписали из Петербурга, где он, естественно, работал в соответствующих органах, которые причастны к «ювелирке» разве что со стороны ОБХСС. Человек явно хороший, он смущался, как и его жена, профессионально стараясь как можно меньше попадаться гостям на глаза. Гости тоже постарались, несмотря на угощение, как можно скорее раствориться в слякотной московской зиме.

Представьте, что вы пришли в гости к человеку, который прячется в дальней комнате. Салон, если не ошибаюсь, тоже скоро прикрылся. Товарищ, наверное, пошел на повышение. Можно было не спрашивать, по ком звонил ювелирный маршаковский колокольчик. Он звонил по былой светской жизни.

Светской жизни сегодня нет. Новые власть имущие привыкли оставаться в тени по своей первой профессии. К ним постепенно подтянулись и остальные. На полувековом юбилее бывшего журналиста и нынешнего члена «семьи», куда позвали первые две сотни нынешних «благородных донов» и куда заглянул на 20 минут сам самыч, фотосъемка была строго запрещена. Даже с мобильных телефонов. Впрочем, журналистов и прочих папарацци именинник и прежде избегал, поскольку сам из них вышел. На моей памяти он дал только одно большое интервью – в «Общей газете» при Егоре Яковлеве.

Светские репортеры тоже сходят на нет. Те, кто хотел, сделали себе карьеру и пластические операции, купили квартиру в Париже и дом на Рублевке и слились с теми, кого описывали. Нанятые им на смену, как правило, понятия не имеют, кого видят перед собой. Светская жизнь соединяет банкира и писателя, телеведущего и хозяина корпорации, концептуалиста, разбогатевшего на Christie’s, и посла недружественной в последнее время страны. А тут хорошо, если обозреватель знает хоть кого из своей привычной тусовки, грузя читателя списком совершенно незнакомых тому имен.

Да и былые светские персонажи – кто помер, кто в реанимации, кто вышел из товарного вида. Художники собирались в Манеже – Манеж сгорел. Эксперты дружили политтехнологиями – расплевались по политическому моменту. Не говоря о богатых людях, которые темноту любят. Не говоря об изданиях, которым лишняя головная боль не нужна, – этого не снимать, о том не упоминать, третьего вообще как бы и нет. Скоро начнут лица с общих фотографий вырезать.

Жизнь приняла явно несообщительный характер. За границей при слове «русский» приличное общество бросается врассыпную. Даже краткое общение, как показывает опыт сенатора Маккейна, может убить репутацию кандидата в президенты. А мы чем хуже? Мы бросаемся врассыпную друг от друга!

Люди за десять лет обрели такой увесистый бэкграунд темных дел, что всякое упоминание о себе в текущей летописи воспринимают как личное оскорбление, как несанкционированное вторжение в privacy. Особенно если сами по основному занятию только этим и занимаются.

Недавно один причастный к сатирической литературе господин устроил форменный скандал с криками, угрозами и пинанием в публичном месте стульев ногами. Оказалось, ему не понравилось, как я в своем блоге описал презентацию книги, в которой нехорошим образом выведен его приятель, который, в свою очередь, написал книгу, поносившую автора той книги. Если в двух словах, то на свет явилась «воронья слободка» в чистом виде, благо и проблема возникла на почве совместного проживания в элитном литературном доме. Охота ли впредь видеть подобных господ где бы то ни было?

Это явный знак. Еще недавно что-то подобное даже представить было невозможно. Эксцесс лишь подтвердил общую тенденцию. Скандал, как ему и следует, все более перемещается по месту прописки. Туда переместится в ближайшее время и досуговое времяпрепровождение.

Поэты соберутся в «квартирничке» почитать друг дружке стихи. Крупные рыбы – у себя на дачах, на виллах, как прежде в баньках. Чем выше заборы, чем дальше от Кремля, тем спокойнее. Придет и время салонов, в которых будут аккумулироваться глухо недовольные нынешним режимом.

Несмотря на кажущийся расцвет экономики, именно закат светской жизни предрекает будущую рецессию всего социального организма. Вышли из своих «вороньих слободок», погужевались каждый в меру своей светскости и вернулись назад – обживать загодя сделанный евроремонт, скандалить через забор с соседями по элитному поселку, высаживать на покое в Испании и на Гоа картошку и огурцы.