Игорь Яркевич
Все может нас подвести, а вот Достоевский не может.
В.Г.Перов. Портрет Ф.М.Достоевского
В очередном повышении цен виноваты прежде всего, конечно, олигархи. Но и русская литература виновата тоже. Русская литература много сделала для того, чтобы олигарх стал таким, какой сейчас есть. Она всегда относилась к людям с деньгами пренебрежительно. Все персонажи русской литературы, связанные хоть с какими-нибудь деньгами, – законченные сволочи. Иудушки Головлевы. Они не насилуют малолетних детей только потому, что они еще и импотенты. Поэтому их не любят девушки и домашние животные. Собаку Каштанку можно представить в доме у Сонечки Мармеладовой; Сонечка плачет, читает Евангелие, гладит Каштанку и снова плачет. Можно представить Каштанку в доме князя Мышкина или даже Рогожина. Но Каштанка не зайдет в дом Лужина, какой бы «Фрискас» ей там ни обещали. Каштанка не может дать Лужину себя погладить. Она Лужина может только укусить.
Впрочем, в доме Рогожина Каштанке тоже не место. Рогожин заставлял бы Каштанку прыгать в огонь за куском мяса и вообще бы всячески над ней издевался. Каштанка отвечала бы ему тем же. Они бы друг друга не выдержали; они бы друг друга довольно быстро искусали, а потом Каштанка убежала бы от Рогожина к Мышкину.
Даже скрытый, а иногда и открытый антисемитизм русской литературы идет из нелюбви к богатым. Еврей – это всегда Ротшильд. А Ротшильду чуждо все то, что близко русской душе. Ему чужды березка, Каштанка и заунывная песня долгими зимними вечерами. Ему близки только конторский дух, банковский счет и рациональное начало.
Олигарху не откроешь душу. С олигархом не споешь. Не выпьешь. Не загуляешь. С ним будет неуютно в кабаке и в публичном доме – заповедных зонах русской души. Олигарх противопоставляет широте и размаху русской души свою маленькую олигархическую правду, скучную и неинтересную. Правду медленного, тоскливого зарабатывания больших денег. Правду тратить их по своему усмотрению. Эта правда отбирает у русской души ее крылья и ее тайну. Но эта правда еще, к сожалению, и правда Европы. Русская душа, взмахнув и полетев, всегда оставит некоторое количество мусора, что Европа никогда не сможет ей простить. Европа может обойтись без размаха и полета, если в результате остается мусор.
Олигарх будет всегда напоминать русской душе, что мусор надо убирать. Русская душа в ответ будет доказывать, что он ее не понимает. И Европа не понимает. Мусор может убрать кто угодно – а вот взмахнуть и полететь может только она, русская душа. Глупый олигарх придирается к русской душе. Завидует ей. Хочет поставить ее на колени. На колени он ее не поставит. Но свое преимущество может дать почувствовать, время от времени устраивая русской душе испытания на прочность. Рыночную экономику. Дефолт. Банковский кризис. Коррупцию. Большие проценты по ипотечному кредиту. Рост тарифов на ЖКХ. В конце концов, очередное повышение цен на товары первой необходимости. Так олигарх объясняет русской душе что почем и опускает ее из полета на землю.
Олигарха в русской литературе оскорбляли как могли. Русская литература отправила олигарха в Краснокаменск прежде, чем узнала, что такое «олигарх» и где находится Краснокаменск. Олигарх устроил повышение цен и доказал русской душе, что уборка мусора важнее полета. Что летать может кто угодно, а вот убрать мусор может только он, олигарх.
Повышение цен похоронило русскую мечту о Европе. Из Европы до России дошли только цены, а вся остальная Европа осталась в Европе. Поэтому самое европейское, что есть в России, – это цены. И олигархи. Они уже сами по себе есть Европа. Все остальное у нас очень русское и с Европой не соотносящееся никак. Писатели русские. Проститутки тоже русские. И журналисты, и программисты, и врачи, и политики, и дороги, и сервис. С одними ценами и олигархами в Европу не войдешь.
Повышение цен показало русской душе, что она может и дальше летать, но только уже не по всему небу, а в своих собственных пределах. В пределах мусора, оставляемого во время полета. В пределах стоимости литра молока. Килограмма сыра. Бутылки водки. Литра бензина. Ей не стоит мечтать о Европе, предварительно не убрав мусор. Но, может быть, это и хорошо. Любая Европа может подвести.
Все может подвести. А вот Достоевский не может. Достоевский – наш единственный товар, защищенный от инфляции. Ну и, естественно, Толстой. И Чехов. И Гоголь. И Пушкин. Больше рассчитывать не на кого. Помечтали о Европе – и хватит. Пора снова гладить дворняжку Каштанку и не смотреть в сторону породистых собак. Пора к Сонечке. Тем более что Сонечка, в отличие от Каштанки, за годы русской свободы все-таки изменилась. Она теперь пьет «Мартини» рюмками в комнате, где только что закончился евроремонт.
Сонечке пора полюбить олигарха. Но только бескорыстно – как она когда-то любила русского писателя. Тогда Сонечка может помирить олигарха с русским писателем. Не помирит – не беда. Тогда будет мирить Каштанка. Собака способная и помирить может. Каштанка вообще многое может. Вовремя залаять. Встать на задние лапы. Ловко поймать на лету брошенный хозяином тапок. Сделать в углу лужу. Не может Каштанка только сама убрать за собой лужу. Но русский писатель простит Каштанке лужу. Простит и олигарх. Простив Каштанку, они через Каштанку автоматически простят друг друга. Русский писатель простит олигарха за то, что он олигарх и устроил бесконечный рост цен. Олигарх простит русского писателя за то, что он русский писатель, и за все унижения со стороны русской литературы.
Если русская литература перестанет обижать олигарха и сделает его приличным персонажем, то и олигарх может сделать что-то полезное для русской души. Он может научить ее, например, опускаться после полета на землю и убирать за собой мусор. Немного приземлив русскую душу, олигарх, возможно, полетит сам.
Впрочем, такие примеры уже есть. Есть Штольц. Лопахин. Несколько симпатичных купцов у Островского. Они небезнадежны. С ними уже можно выпить, но еще нельзя напиться. Можно поругаться, но еще нельзя подраться. C ними уже есть о чем поговорить, но пока не о чем беседовать всю ночь. С ними уже не скучно, но еще не весело.
Но таких уже может полюбить Сонечка и не станет кусать Каштанка. Они могут устроить повышение цен, но им за это будет стыдно. Они вырубят вишневый сад, но сами потом будут долго мучиться. В общем, тут есть с чем работать. Когда олигарх увидит, что ему пошли навстречу Сонечка, Каштанка и русский писатель, то и он пойдет навстречу русской душе. Заморозит цены. Или даже опустит их вниз. И русская душа снова будет парить, сколько ей угодно, и мечтать о демократии и Европе.
У меня есть один знакомый олигарх, к которому я всегда относился плохо. За то, что он – олигарх. Я с ним не здоровался при встрече. Я ему не звонил. Но после повышения цен я ему позвонил. Мы увиделись. Олигарх звал меня поехать с ним в Куршевель. И на открытие нового бутика. И поужинать в «Пушкине» или в «Дягилеве». Но я убедил олигарха обойтись без гламура. Мы пошли в самый центр русской духовности – ко мне на кухню. Мы пили водку и закусывали жареной картошкой. Потом читали друг другу стихи Мандельштама и пели песни Высоцкого и Галича. Потом снова пили водку, закусывали вареными пельменями и купались в тяжелом русском разговоре. Остаток ночи мы провели не с какими-нибудь там моделями, а с самыми обычными девушками с Ленинградского шоссе. Утром мы проводили девушек и опохмелились не в «Дурдине», а возле ближайшего магазина. Олигарх растрогался. Он сказал, что ни в каком Куршевеле ему не было так хорошо, как у меня, в центре русской духовности. Что он все понял. Что ему стыдно. Что он теперь совсем другой. Что он обязательно снизит цены на сыр и на молоко. Что он вообще снизит все цены и все тарифы, какие только есть. Что теперь у русской души все будет так же хорошо, как до повышения цен. Что он больше не будет мешать русской душе летать и мечтать о демократии и Европе.
