Афоризм как спутник славы

Чайковский у входа в Московскую консерваторию, кажется, уже чувствует себя классиком. Но таким он был не всегда.
Фото Петра Кассина (НГ-фото)

«Мы отдохнем, мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах». Посетители паба в английском Дорсете считали, что место для надписи выбрано подходящее (после нескольких пинт всякое можно увидеть и услышать), пока им не раскрыл глаза один переводчик русской художественной литературы: «В жизни не встречал такого высококультурного граффити. Это же слова из чеховского «Дяди Вани». Как они попали сюда?»

Такова судьба всех знаменитых изречений: и после смерти автора они продолжают самостоятельное путешествие – напечатанными, произнесенными, переведенными на другие языки; не зря их называют крылатыми.

Британские телезрители составили недавно список своих самых остроумных соотечественников. На первом месте оказался Оскар Уайльд, который сыпал афоризмами даже на смертном одре. За ним следуют Спайк Миллиган, актер и сценарист, на надгробии которого написано: «Я говорил вам, что болен». А также совершенно неполиткорректный Стивен Фрай (сыгравший Дживса в сериале про Дживса и Вустера) и автомобильный журналист Джереми Кларксон, сказавший, что «скорость еще никого не убивала. Вот если вы вдруг стали неподвижны – это серьезно».

В списке остроумцев неожиданно возник вокалист Oasis Лиам Галлахер. Всем запомнилось его высказывание по поводу автобиографии Виктории Бекхэм: «Какое там писательство, она не в состоянии одновременно жевать жвачку и шагать по прямой».

И Шекспир. Четыреста лет назад жил гений, но о многих вещах никто не сказал лучше: «Сначала девушка хочет только замуж; заполучив мужа, она хочет все остальное на свете». И Маргарет Тэтчер, которая опередила записных юмористов: «Быть могущественным – то же, что быть леди. Если тебе приходится напоминать людям об этом, ты этим не являешься». Знала, о чем говорила.

Никто не удивился присутствию Уинстона Черчилля в этой компании. Виконтессе Астор, которая заявила, что положила бы яд ему в кофе, будь она его женой, Черчилль ответил: «А я бы его выпил, если бы был вашим мужем». Или вот еще прелесть: «Я и жена за 40 лет пробовали позавтракать вместе два или три раза, но это было невыносимо, так что мы оставили попытки».

Некоторые реплики великого политика давно стали анекдотами. Я сама смеялась над одним – про пьяного, который сказал отчитавшей его женщине: «Мадам, я пьян, а вы безобразны. Мадам, завтра я буду трезвым», – и не знала, что это был ответ Черчилля одной строгой даме из парламента.

Последний случай нетипичен: афоризмы редко отделяются от авторитета своих знаменитых создателей. В энциклопедии так и сказано: афоризм – законченная и глубокая мысль определенного автора, которая не аргументирует, а воздействует на сознание оригинальной формулировкой.

Конечно, не только известным людям удается переход в другую систему координат, где явления рассматриваются под парадоксальным углом. Но если рядовой представитель публики произнесет нетленную строчку, она будет тотчас украдена ближними и повторена без указания первоисточника. Лучшее, во что она потом сможет превратиться, – это в анекдот или поговорку.

Интересно узнавать, как многословны и несмелы были исторические личности – создатели известных всем афоризмов – на своем пути к славе. Прошедшим летом в Шотландской национальной библиотеке и на аукционе Christie’s в Лондоне были представлены сразу две коллекции писем и дневников. Там фигурировало письмо Чарльза Дарвина, в котором он поделился с издателем идеей будущей книги: «Это плод двадцатилетней работы... Не знаю, станет ли она популярной, хотя я, к своему удивлению, замечаю, что тема интересна даже людям, далеким от науки».

И записи Клода Моне, приехавшего в Лондон рисовать виды Темзы. «Снова этот все застилающий туман, даже кружок солнца едва виден», – жаловался импрессионист, но на следующий день вдруг поменял настроение: «Погода по-прежнему прекрасна – чудесная дымка создает такие разнообразные эффекты».

Среди пожелтевших листов и тетрадок, заполненных разными почерками, обнаружилось письмо Чайковского. Мы знаем композитора по портрету в овальной рамке, с закавыченной подписью: «Большой талант требует большого трудолюбия». Но здесь, надеясь проверить свой талант в Париже, 36-летний Петр Ильич робко просит по-французски о возможности аренды зала: «Не уверен, что имею честь быть известным вам... Я русский композитор, живу в Москве и пользуюсь некоторой популярностью у себя дома, за границей меня не знают... В случае, если публика не пожелает потратиться на билеты, я привезу с собой необходимую сумму, чтобы рассчитаться с оркестром, а также заплачу за помещение и свет. Вдобавок распространю бесплатные билеты для всех парижских ценителей музыки».

Из прочих реликвий сильное впечатление производит письмо Исаака Ньютона, горячо отстаивавшего только что открытый закон: «Это естественное притяжение (гравитация) воздействует на какой угодно предмет». И послание Наполеона к Жозефине, написанное в 1796 году, после крупной размолвки: «Я чувствую теперь, что во время ссоры должен закрывать свои сердце и сознание... Целую тебя трижды – в сердце, в губы, в глаза».

Как далеко до известного замечания про женщин, что они – «не более чем машины для производства детей». Но это он скажет позже, когда станет императором.

Лондон