История советского голоса

Советский голос, звучавший из граммофона, все время путал, когда грустить, а когда веселиться.
Фото Бориса Бабанова (НГ-фото)

Советский голос все время воскресает, как Иисус Христос на Пасху.

Уже не двигается советское тело. Уже растаяло советское коллективное бессознательное. Я уже не помню советские взгляды. Не чувствую советские запахи. Не смогу повторить советские жесты. Постепенно забываю советские тексты. Они уже все где-то далеко. Но слышу все советские голоса. Они никуда не уходили. Они всегда рядом. Они стали вечным эхом совка. Советский голос не сдается. Советский голос звучит и звучит.

Советская физиология не оставила четких представлений о голосе. Советский голос стал самой загадочной субстанцией советской экзистенции.

У Булгакова в «Мастере и Маргарите» есть фраза о скошенных к носу от постоянного вранья глазах секретарши. Это можно было сказать о всех без исключения советских глазах. Но это можно сказать и о советском голосе. Он тоже был скошен куда-то к краю горла от постоянного вранья.

Хотя советский голос не врал; Булгаков здесь ни при чем. Советский голос путал. Путал из-за фонограммы. Он говорил, пел и делал все остальное, что должен делать голос, под фонограмму еще до тотального распространения фонограммы. Фонограммой советского голоса была русская советская мифология. Вот с ней все время путал себя советский голос. Он уже сам не понимал, когда звучит он, а когда она. Поэтому советский голос всегда говорил совсем не то, что он хотел сказать. Когда он пел бардовские песни, то у него получался доклад на съезде партии. Когда он хотел пожалеть, то он посылал на х... Когда он посылал на х.., то он просил, чтобы его пожалели. Когда он угрожающе хрипел, то выходило извинение за бесцельно прожитые годы. Когда он просил прощения, то он рассказывал неприличный анекдот. Когда он хотел сказать что-то нежное, то получалось что-то совсем тоскливое. Когда он пел «Аллилуйя», то он звал «Коммунисты, вперед!». Когда он говорил «Воистину воскресе!», то он рапортовал «Всегда готов!»...

Очень тяжело советскому голосу давалось воспроизведение западных голосов. Когда он хотел сказать как Хемингуэй – тогда он говорил как Шолохов. Когда как Ремарк – тогда как Фадеев. Когда как Борхес – тогда как Ленин. Когда как Маркес – тогда как городской сумасшедший. Когда как маркиз де Сад – тогда как продвинутый пионервожатый. Когда как Ницше – тогда как продвинутый подросток в пубертатный период. Когда как Сартр – тогда как продвинутый кагэбэшник. Когда как Пруст – тогда как Юлиан Семенов...

Фонограмма советского мифа окончательно запутала советский голос. Советский голос, в свою очередь, запутал и себя, и людей. Он сам не знал, чего он хочет. Его сложно было понять. Он то выл на луну, то мяукал на солнце. Он то звал брать Берлин, а то лететь на Марс сажать там яблони. Он то весело пел о разлуке, то грустно о любви. Он то с радостью пел о смерти, то с ненавистью – о жизни. Он то плакал, то смеялся, то бился в истерике, а то был холодный, как сам холод. Он то звал на оборону Севастополя, то жаловался, что не дают вылет в Одессу. Он то доказывал, что экономика должна быть экономной, а то – что у цветов есть глаза. Он то клялся в любви к физикам, то целовал руки лирикам. Он то просился в рай, а то обещал выполнить пятилетку в четыре года. Он то был всем недоволен, командовал «Ни шагу назад!» и обещал немедленно уничтожить все живое на Земле, то нежно-нежно верещал, как прекрасен этот мир. Он то звал расщеплять атом, а то уйти навсегда в горы. Он то брал правильно ноты, то фальшивил, а то брал правильно ноты и фальшивил одновременно.

Он звал не то в окопы Сталинграда, не то в монастырь на молитву. Он то секретарским тембром пел рок-н-ролл, то рок-н-ролльным тембром читал прогноз погоды. Не то он просил водки, не то – свежего самиздата.

Он не то имитировал безумие, не то был реально безумен на треть, не то был действительно безумен наполовину, не то был действительно безумен полностью абсолютно весь. Он был не то наивно патриотичен, не то подчеркнуто гомосексуален. Он читал вслух с надрывом не то шведский порнографический журнал, не то «Молитвослов», не то «Четвертую прозу» Мандельштама, не то «Книгу о вкусной и здоровой пище», не то Уголовный кодекс, не то «Справочник по психиатрии», не то все стихи, которые он помнил, – от Есенина до Гимна Советского Союза, не то опять просил водки.

Он не то заявлял о своей вселенской отзывчивости, не то до сердечного приступа доказывал, что евреи распяли Христа. Он не то учил жить безбедно, не то учил жить бедно, не то учил жить вообще. Когда он проваливался в пропасть живота советской жизни, было непонятно, какой он есть вообще даже через чревовещание. Было только понятно, что он оттуда, из пропасти живота советской жизни, снова просит водки. Он сам страдал от того, что он такой непонятный и так все безнадежно путает. В конце концов советский голос запутался окончательно и сник. Но не сник.

Советский голос был доволен собой. До него и вокруг него других советских голосов в природе не было. Ему не с кем было себя сравнить. С ним некому было спорить. Но от этого он и страдал; ему просто не с кем было поговорить. Поэтому в нем слышались то пафос и энергетика первооткрывателя, то отчаяние единственного на Земле человека. Советский голос может быть доволен собой и сейчас. Советский голос пережил всех. Он пережил советское тело, советское коллективное бессознательное, советский взгляд, советский жест, советский текст, Горбачева, КГБ, Госплан, Ельцина, СНГ и Саддама Хусейна.

У России был перерыв, когда она искала голос, но теперь Россия снова заговорила советским голосом. Русского человека сразу же выдает его советский голос. У олигархов и номенклатуры уже давно западные счета и западный имидж, но все еще безнадежно советский голос. Советским голосом говорят все. Им говорит Путин. Им говорит Ходорковский. Им говорит Ксения Собчак.

Советский голос вернулся в свою советскую юность и теперь к месту и не к месту употребляет популярный у советских людей в 20-е годы глагол «зачитать». Советскому голосу все так же мешает фонограмма, и он по-прежнему говорит не то, что он хочет сказать. Если он хочет сказать о нефтяных монополиях, то он говорит о «Трех сестрах». Если об «Идиоте» – тогда о монетизации льгот. Если о брутальном сексе, – тогда о Дне Победы. Если о гарантах демократии – тогда о гомосексуальных браках. Если об экологии – тогда о порнографии. Советский голос по-прежнему все путает. Он путает Рублевское шоссе со входом в рай, модный бутик – с благотворительным фондом, стриптизершу – с Марией Магдалиной, формат – с комбатом, собственность – с недвижимостью, недвижимость – с независимостью, независимость – с Конституцией, Конституцию – с потенцией, потенцию – с капуччино, капуччино – с кофе по-венски, кофе по-венски – с Венесуэлой. Одно время казалось, что советский голос уйдет навсегда. Теперь так уже не кажется. Теперь кажется, что он не уйдет никогда.