Секрет хорька

От этих маленьких глаз без взгляда становится неуютно.
Фото Артема Житенева (НГ-фото)

В прошлом году соседи завели хорьков. Набросали им старого тряпья на лоджию, граничащую с моей. Узнала я о хорьках во сне. Жара, балконная дверь открыта. Громкий шорох заставил меня резко всплыть из глубин сна, прямо без декомпрессии. После напряженной борьбы я победила, обе твари были изгнаны, но запах в спальне стоял такой, что ни о каком сне речи идти уже не могло, разве что о кошмарном.

Хорек – это скунс, только то – «американская вонючка», а тут – русская. Выделяемый им секрет (в этом, наверное, суть секретности: выведаешь – не обрадуешься) – психотронное оружие, не нужны ни ОМОНы с дубинами, ни рейдеры с автоматами: уйдешь сам, отступишь за черту запаха. Хорьков стали держать вместо злых тузиков и ласковых мурок – два в одном. Порог чувствительности многими перейден, а в запорожье все стерпится, без любви же никак нельзя, пусть и к хорьку. Раньше на них в деревнях капканы ставили, а теперь, с последовательным исчезновением крестьянства, колхозников и людей земли как таковых, асфальтовые люди тащат их в свои бетонные квартиры как атавизм. Не кур же тащить! Хорьки не кудахчут, не мычат, не блеют – они беззвучны, как немое кино, но, признаться, я представляла себе предсмертный писк из заржавевшего капкана вымершей деревни. Причем пищал у меня не натуральный черный хорек, а такой вот «одомашненный» альбинос, откормленный кашками.

Кровожадные эти фантазии оборвались сами собой, когда один юзер Живого Журнала написал, как пытался задушить хорька собственными руками. Зверь применил свой секрет, и душегуб тонкой душевной организации упал без чувств. Моя организация и вовсе не позволяет посягнуть на кого-то крупнее комара, так что я просто вышла утром на лоджию с челобитной соседу и, зажимая нос правой рукой, а левой – экспрессивно жестикулируя, прогундосила: уберите, пожалуйста, хорьков. Сосед смотрел на меня недоуменно, поглаживая в руках хорька и протягивая его мне: «Не бойтесь, они не кусаются. И не пахнут (наверное, так уговаривали себя, что деньги не пахнут, пока не отшибло обоняние, – мелькнула мысль). Смотрите, какой ласковый».

Хорек невозмутимо смотрел на меня своими узко посаженными глазками, острая мордочка напоминала смесь лисы с питбулем – неприятность ее, наверное, в бесцветности, будто обескровленности. Между тем хорек – вампир. Старинный друг поведал мне недавно: у него в детстве было двенадцать любимых кроликов, однажды утром он пришел к ним, а они мертвы. Никаких следов насилия, только у каждого маленький укус на шее. Это хорек пробрался ночью и выпил кровь – из всех двенадцати. Лучше бы моим соседям не попадаться этому другу на глаза, в отношении хорьков настроения его радикальны. А мои не радикальны, мои рассеянно-мечтательны, в них даже есть некая сила, поскольку лишенный обоняния сосед не сразу, но переместил хорьков на свой второй балкон. Там досталось другим соседям, и они стали плакать и стенать, спрашивая у меня, как у первопроходца, что делать.

Закон не позволяет делать ничего, отвечала я. В пословице «Закон – дышло, куда повернул, туда и вышло» что-то устарело, «друзьям – все, остальным – закон», сказанное генералом Франко, кажется более актуальным. Я – остальные, вынужденные соблюдать законы, писанные теми, для кого закон не писан. Моя соблюдательность привела к тому, что я хоть и не свыклась, не смирилась с запахом, но с ним живу, перебивая его ароматизаторами. Я не открываю больше балкон – не распахиваю дверь навстречу Кремлю, виднеющемуся вдали, и, хотя нога хорьков больше не ступает по моему балкону, но сила запаха из соседского окна такова, что секретом пропитан воздух, которым я надеюсь проветрить спальню.

«Ветер перемен» – вот что нужно, думаю я, вспоминая дохорьковые периоды своей жизни. Был период, когда во всех квартирах стоял запах затхлости – кто кипятил белье, кто щи, кто перекрашивал в черный выцветшую одежду, кто варил джинсы, все это впитывали старые ватные одеяла, обитые слоями мебельных тканей диваны и стулья, а потом подул ветер перемен. Запахло жареным – шашлыками, это мангалы появились на улицах и балконах; фруктами, свозимыми в Москву из всех садов; потом установился запах автомобильных пробок и угля – фильтров – поглотителей запахов, некий офисный небиологический дух. Возможно, с привкусом нагревающегося железа – от компьютеров, принтеров, микроволновок. «Запах женщины» стал запахом кремов и духов, не «пахнет мужиком» – только дезодорантами, и на тебе – хорьки. Из-за них я перестала смотреть телевизор, ведь и там, если вглядеться, та же порода: заостренные вверху, как у чертей, ушки и нет взгляда – просто два вмонтированных в дверь лица глазка. Глаза, отвыкшие смотреть на людей, – только в камеру. Не в тюремную, конечно, – что-то творится с языком, слова превращаются, запутывая следы, требуют контекста, теряя самодостаточность, будто внутри стали полыми, как и их операторы, люди.

Я стала подозревать, что люди, похожие на одомашненных хорьков, – полые. Полость обволакивает секрет, растворяющий все, что туда попадает, без следа. Потому они такие бескровные. Если бы я снимала фильм ужасов, я бы увеличила до гигантских размеров не обезьяну и не членистоногое, а хорька-альбиноса. По формальным признакам внешности он не страшен, это и создает эффект саспенса, когда знаешь, что страшен, а пальцем показать не на что. Благопристойный с виду хорек неслышно входит, и через пять минут все отравлено. Навсегда. Разве что капитальный ремонт, перестройка, ветер перемен, меняющий шило на мыло, потом мыло на шило, – нет, ветер не помогает, стройки и перестройки больше не вставляют, как говорят в нашем запорожье. И даже не прикалывают.

У хорьков дела идут в гору. У них есть клубы, клиники, сайты, где секрет называется мускусом, сами хорьки – фретками, появились даже святцы – клички хорьков изданы книгой с грозным предупреждением: «Данный сборник охраняется законом «Об авторском праве», запрещается частичное или полное воспроизведение», а я возьму и воспроизведу: самцов надо называть Абзац, Армаггедон, самок – Пандора, Вонючка. Вот и нарушила закон.

А соседей что-то давно не видать – не постигла ли их участь кроликов?