Катя Метелица
Красна девица по городу идет.
Фото Артема Чернова (НГ-фото)
Так как Маша по природе очень умная и по образованию является физиком-теоретиком (после этого высчитывать финансовые потоки так легко, что даже скучно), она там постепенно стала даже начальницей. А для души – самодеятельный (слава Богу, что не заводской, а то получился бы совсем уж какой-то Пырьев-Александров) театр.
А еще потом она подумала, что корпоративное офисное существование (грязная кухонная работа) – это не для нее, ей хочется на бал. В прекрасной социалистической стране Франции каждый работающий гражданин имеет право взять годовой отпуск. В целях личного развития – искать себя. Маша легко и не раздумывая продала ипотечную квартиру и год искала себя в актерском искусстве, уже практически профессионально, и стала сниматься в рекламе, а ее компания тем временем несколько перепрофилировалась, причем таким волшебным образом, что высококвалифицированная Маша оказалась для них слишком большой роскошью, и ей предложили компенсацию в размере годовой зарплаты. В качестве безработной она получает семьдесят процентов прежнего заработка и продолжает искать себя. (Что же касается принца, то он в этой истории, как вы понимаете, совершенно ни при чем.)
Ну вот, прекрасно, – а теперь я расскажу наконец про пальто. Но только это уже не совсем Машина история, это скорее история ее бабушки. Так вот: в 1940 году, когда Машина бабушка была молодой и совершенно неопытной в житейских делах, но уже замужней женщиной, ее свекровь, мама ее мужа, вдруг настойчиво стала уговаривать ее пойти в сберкассу и открыть себе сберкнижку. «Сходи, сходи, не пожалеешь, обязательно сходи, пусть у тебя будет». Ей-то, понятное дело, совершенно не хотелось – никаких лишних денег не было и быть не могло, а чулок и всего прочего, наоборот, остро не хватало. Но, чтобы не обижать свекровь, все-таки сходила и открыла, на минимально возможную сумму – кажется, пятнадцать довоенных рублей.
Ну, после этого было понятно что; и потом за всю жизнь бабушка ни разу даже не вспомнила об этом вкладе – мельчайшей и даже мизернейшей в ряду других потерь. Но только в какой-то момент ее отыскали, и сами ей написали, и позвонили. «Счастливы, – сказали, – приветствовать вас – старейшего вкладчика нашего банка. Позвольте┘» И вручили ей деньги, тридцать тысяч рублей. То есть, возможно, это было прозаичнее, без «позвольте», без «приветствовать», но насчет тридцати тысяч – правда. Можете представить себе чувства старушки, которой вдруг выпал такой лотерейный билет – иначе она это не расценивала? «Нет, ты представляешь – свекровь-то моя покойная? Какая женщина! Да я ее просто теперь боготворю!» – так она сказала Маше, когда они под ручку прогуливались по ВДНХ, любуясь на фонтаны и изделия народных промыслов.
Там-то, на ВДНХ, они и увидели это пальто – красное, шерстяное, в красивую сложную клетку: некоторые линии прямые, а некоторые совсем даже нет. Маша примеряла его, просто так, и похвалила – тоже просто так, а стоило оно тысяч семь. Через пару дней бабушка позвонила: «Пойдем, – сказала, – покупать пальто!» И у Маши хватило ума не отказываться, потому что для бабушки нет ничего на свете приятнее, чем купить своей внучке настоящее теплое пальто – красное, нарядное, не какое-нибудь черное, а главное – из чистой шерсти, безо всякой этой синтетики, и длинное: «А то знаю я эту вашу манеру ходить без головы и в коротком, до пупа, а так хоть попа прикрыта».
На днях мы с Машей гуляли по Никитскому бульвару, я посмотрела: она все-таки очень выделяется в толпе. Нарядная не по-московски. Правда, в Париже она тоже выделяется, но и здесь и там – в лучшую сторону. Пальто, кстати, как оказалось, «сделано в России», и это особенно приятно и Маше, и ее бабушке, и мне – хоть я в этой истории сбоку припеку. Но главное, что есть в этом пальто, – оно счастливое, куплено на счастливые деньги, полученные благодаря везению и чувству пути, которое явно было не чуждо покойной бабушкиной свекрови, которая самой Маше приходится, между прочим, кровной прабабушкой. То есть можно надеяться, что это наследственное. Можно, конечно, слегка пожалеть, что Машино чувство пути увело ее несколько в сторону от исторической родины – тут уж ничего не попишешь. Но зато в Париже она ходит – в красном русском пальто.
