Вероника Чернышева
Созерцание искусства: крепкие ребята и живописные девушки.
Фото Бориса Бабанова (НГ-фото)
Светская девушка А. отделалась от мужа ушастой дочкой, которую родила ему, чтобы он ее (А.) никогда не бросил, но и не допекал избыточным вниманием к ее (А.) сложному внутреннему миру и, как следствие, побочной личной жизни, отвечающей всем запросам многогранного нутра. Родила, получив в благодарность кольцо с бриллиантом не то от Тиффани, не то от Картье. Тычет им в нос Б. Видимо, Б. должна завидовать.
* * *
Писатель В. очевидно талантлив. Но, что не менее очевидно, застрял в медных трубах. Жаль.
* * *
Певец Г. показался на выставке Модильяни в новом галстуке. Расцветка дикая. Нагрудное пятно искусственного шелка отвлекало публику от живописи. А у Модильяни: женщины – головы вбок. Женщины – длинные шеи.
Анна с приделанным телом. Этим острым силуэтом его жизнь была разрезана однажды на «до» и «после Ахматовой».
Пустые и только иногда штрихованные глаза. Искусствоведы написали – «они кажутся бездонными». Глупости. Это неправда – они пустые. Глаза у всех его лиц – часть фона. Кусочек всеобщности. Два осколка того, что всегда больше и совершеннее человека. Человек – всего лишь закрашенный участок мира. Глаза в человеке – то, что в этом мире он не успел заслонить собою, нелепым. Глаза – провал в пространство, окошки в космос. Он бездонный, и он же – пустой.
* * *
Люди, истинно занятые делом, всегда немногословны. Лао Цзы сказал: «Тот, кто говорит, – не знает, тот, кто знает, – не говорит». Светских людей это не касается.
* * *
Очередной прием в Пушкинском музее. У Д. удивительно красивый сын, странно, что он до сих пор не выводил его в свет. Еще у Д. невозможно шумная жена, которая, напротив, вечно в свете и вообще любит придавать себе значение. Склонна к громогласной самопрезентации.
* * *
Две подруги по телефону.
– Что делаешь?
– Маску. Пытаюсь спасти то, что осталось от моего лица. Пойду, кстати, умоюсь. А то зеленая жижа заляпает трубку. Жижа пахнет пылью и пластилином.
– Знаешь, очень художественно вообразила тебя сейчас похожей на героя американского ужастика, у которого конечности продлевает какая-то липкая протоплазма. Она же склеивает веки. Сегодня видела К. Он долго возмущался, как смеет Л., девочка без профессии, прилюдно обсуждать гениального актера М. Ругался так, что аж красными пятнами весь пошел.
– Да? Ну успокоила бы его. Объяснила бы, что Л. – не девочка без профессии, а женщина в шубе за десять штук баксов.
* * *
Концерт Н. Только несчастные могут петь так, чтобы счастливые плакали.
* * *
Одиночество – единоличие. Если в одиночестве у тебя и есть личина, то она по крайней мере единична. Это ли не счастье?
* * *
Наверное, счастье – это то, насколько ты умеешь с собой договориться. Художники же раз и навсегда смирились с невозможностью такой договоренности. Или не дали себе труда ее все-таки достичь. Все они не нормальны, а значит, несчастны. Они не участвуют в счастье. Они только всю жизнь рассказывают счастливым, будто есть другая жизнь. Счастливые смотрят, всплескивают пухлыми холеными ручками и говорят: «Ах, до чего прекрасна, ах, до чего хороша, ах, до чего же интересна жизнь у этих художников. Ну до чего красочна! Нам бы такую!» И им невдомек, что жизни серая и цветная не взаимозаменяемы – они идентичны. И им невдомек, что художники на самом деле глубоко несчастны. Просто однажды, выйдя ЗА пределы, им жизненно необходимо красочно описывать из ЗАпределья их общую со счастливыми и, в сущности, серую жизнь. Иначе художники погибнут.
А счастливые тем и счастливы, что потребность что бы то ни было описывать им заменяет счастье честного труда или счастье привычного набора ритмических занятий счастливой, не расколотой, не надломленной, не разбитой, а простой хорошей, нормальной жизни. Жизни, подразделенной на тысячи веков складывавшихся маленьких норм. И счастливых не посещает преступное желание их нарушать или хотя бы пытаться преодолеть. Это удел несчастных. Это удел тех самых «неучастников» счастья. Это прерогатива художников.
* * *
Сказать новоприобретенному человеку: «Наши отношения должны остаться между нами» – все равно что предупредить старого друга, что здороваться с ним отныне ты будешь только через раз.
* * *
Кстати, светские люди, вне зависимости от того, друзья они или просто приятели, на публике здороваются именно через раз. Нарушить правило – обозначить свою несветскость. На это способны истинно смелые. Из тех, что умеют завести моду на самих себя, создать свои правила.
* * *
Ночной разговор таксиста с пассажирами.
– Девчонки, вам куда?
– В клуб «Опера».
– А что платите?
– Сто рублей.
– Не-е-е, мало┘
– А у нас больше денег нет.
– Так чего же вас в клуб несет пафосный без денег-то? А?
– Так то и несет, чтобы были.
