Пророки, ставшие поэтами

Философия русского символизма включала в себя идею интегральной (синтетической, пользуясь словами Владимира Соловьева) личности, соединяющей духовного, интеллектуального и эмоционального человека, «новый» христианский идеал творческой полноты. Соловьевский синтез духовного и природного, вечного и временного, идеального и практического свел вместе русских символистов разных интеллектуальных и духовных ориентаций: германофила и мистически одаренного Блока и будущего антропософа Белого, поклонника дионисийства Вячеслава Иванова и идеолога нового религиозного сознания Дмитрия Мережковского.

Эстетика русского символизма формировалась также и под воздействием соловьевской идеи о Софии Премудрости Божьей. Блок отмечал женственный принцип философии, теологии, литературы и религии. Белый писал о приближении нового цикла: «Время сократического человека миновало». Он называл символистов, способных услышать тонкие и важные изменения в их сознании, подлинными эмпириками, чье новое видение он противопоставлял тем, кого называл «натуралистами, не способными наблюдать природу собственного сознания».

Блок и Белый воспринимали свою встречу и знакомство как свидетельство магнетической силы мифа о Софии. Годы их совместного движения (1898–1901) в сторону этого мифа Белый воспринимал как «знакомство до знакомства». Они видели себя как клеточку, из которой должен возникнуть новый мир.

Понимая свои жизнь и творчество как проявление идей «свободной теургии», или «интегрального творчества», Блок, Белый и Сергей Соловьев, племянник Владимира Соловьева, видели себя аспектами соловьевской триады во взаимодействии трех служений: пророческого, философского и священнического. Блок представлял поэзию, Белый – философию, Соловьев – теологию.

Силовым центром, образуемого этими тремя ипостасями треугольника, была Мировая Душа, или Вечная Женственность. Причем носительницей Вечно Женственного они считали музу Блока – его жену Любовь Дмитриевну. В ее имени они услышали даже аллюзию на имя Деметры – богини-хранительницы наиболее сокровенных аспектов знания, которой в древности посвящались элевсинские мистерии.

Белый расшифровал ее имя и отчество как «любовь Деметры», внося в них мифопоэтическое эхо. Принцип Вечной Женственности в этой структуре понимался ими как источник творческой энергии и силы любви, интегрирующей различные области существования. В своих стихах Блок выражал этот принцип преимущественно как «скрытый огонь, распознаваемый, как в зеркале, по своим цветам». Он видел в нем «желание проявиться». Оба они воспринимали жизнь как мистерию, а знание – как «вечное рождение Слова». В этой структуре искусство являлось той сферой активности, в которой энергия творчества была модусом бытия и областью проявления Премудрости Божией, ее предвечной творческой энергией.

Оба, Белый и Блок, были чутко настроены на новые настроения конца века. Белый интуитивно воспринимал расщелину между старым и новым веком как «разрыв во времени» и переход от одного мировоззрения к другому. Восприятие происходящих сдвигов и изменений имели для этих поэтов различное значение, поэтому они были по-разному окрашены эмоционально.

Белый писал о своем времени как о «сумерках декадентских путей» и распознавал черты «нового подлинного Ренессанса», означенные полнотой интегрального видения Владимира Соловьева и символистского искусства. Блок приветствовал «рассветы» своего времени. Оба поэта остро переживали расширение внутреннего пространства и включение в него новых реалий, а также необычайное обогащение культурного и духовного спектров, неведомое позитивистскому XIX веку.

Европейское эстетство предшествующих лет было для Белого формой убегания от давления материалистического эмпиризма, что он обозначил, пользуясь терминологией Шопенгауэра, как «убегание от мира воли» в мир представлений. На пороге нового века развитие его внутренней жизни определялось, с одной стороны, волюнтаристским вызовом Ницше, с другой – интеллектуальным вызовом всей западной цивилизации со стороны Соловьева. «И старое было отделено от нового: и мы смотрели на мир иными глазами в 1900–1901-х; пессимизм обратился в трагедию, и мы испытывали катарсис, распознавая крест в перекрестках линий, мы видели век, сходный с временем раннего христианства».

Новые времена, новый человек, новое видение – таковы были центральные темы русского символизма начала века. Мережковский издавал журнал «Новый путь», в котором он писал о перерождении всей структуры человека как о цели, стоящей перед их поколением. Блок в своем дневнике цитировал Мережковского: «Или мы, или никто». Именно этими словами формулировали свои цель и задачу русские символисты.

Итак, три русских интеллектуала предприняли смелую попытку воплотить в своей жизни структуру «свободной теургии», или «цельного творчества». Они видели в этой структуре независимый духовный организм, «знак возникающего секретного круга», в котором все модусы бытия становятся объединенными единым творческим принципом и в котором может быть достигнут уровень «интегрального творчества», или «нормальное существование человечества». В этой структуре великая задача постижения и осуществления истины, которую это поколение взяло на себя, была помещена, следуя Соловьеву, в сферу эстетического.

Блок был более восприимчив к мистическим идеям, нежели Белый. Не случайно он пишет в дневнике о своих планах написать собственную мистическую философию, главным принципом которой будет идея Вечной Женственности. Белый был воодушевлен идеей синкретического знания, или свободной теософии, объединяющей «свободную логику», «свободную метафизику», «свободную этику».

Владимир Соловьев в «Философских основах цельного знания» предупреждал об особой опасности одностороннего мистицизма, полагающего, что «сущность может быть постигнута опытным путем». Чтобы быть целостным, писал он, знание «не должно останавливаться на субъективном». Склонность к субъективизму привела Блока к увлечению темным аспектом Софии. Это во многом определило разную интерпретацию природы Софии у Блока и Белого, приведшую впоследствии их к полному разрыву.

Поиск нового видения и нового знания определил впоследствии желание Белого создать круг аргонавтов – группу искателей золотого руна мудрости, хотевших реализовать идею «конкретного братства» и «конкретного идеализма». Позже Белый признавался: «Мы хотели быть пророками, но стали поэтами». Так он объяснил неудачу своих попыток достичь «позитивного единства жизни, знания и творчества». Именно в этом он видел трагедию русского символизма.