Михаил Чехов – странный гений

Михаил Чехов в Америке. 1938 г.
Фото из книги В.Громова «Михаил Чехов». М.,1970.

Если суммировать отзывы современников о Михаиле Чехове, получается немыслимый портрет: обладающий редким чувством юмора, пугливый, легко впадающий в панику человек, он же – гений безграничного актерского диапазона. А также самый преданный последователь системы Станиславского, судя по словам самого учителя: «Если хотите изучить мою систему, наблюдайте за творчеством Миши Чехова». Это он познакомил мир с традициями русского психологического театра, играя и ставя спектакли в Берлине, Вене, Париже, Риге, Лондоне, Нью-Йорке┘

Артист Чехов одинаково потрясал современников как в драматических, так и в комедийных ролях. Все повторяли одно: это чудо, которое нельзя разгадать. Притом у этого непостижимого искусника была заурядная внешность, в которой не было ни намека на его гениальный актерский дар. Возможно, не попади он в руки Станиславского и Вахтангова, так бы и проиграл всю жизнь в Суворинском театре без особых взлетов. Развеселые гастроли, полное отсутствие дисциплины и убежденность, что место актера в буфете, – так было в Суворинском. Когда весной 1912 года в Петербург на гастроли приехал МХТ, родные отправили сопротивлявшегося Михаила с визитом вежливости к родственнице – Ольге Книппер-Чеховой, вдове Антона Павловича. Та поинтересовалась, отчего бы ему не перейти работать в МХТ, и пообещала замолвить за него словечко. Дальше все было, как в сказке, – Станиславский принял юношу в Художественный театр.

Отношение Чехова к Станиславскому напоминало влюбленность. Но и строгий Станиславский, в свою очередь, делал Чехову такие поблажки, которые остальным в труппе и не снились. Острая драматизация всего на свете, страх перед жизнью в какой-то момент привели Чехова к тяжелой депрессии. Он позволял себе вещи немыслимые – самовольно уйти с репетиции, а то и со спектакля. Шел «Потоп» Бергера с Чеховым в главной роли – в антракте он подошел к окну, увидел на площади толпу солдат и прямо в гриме, наскоро одевшись, убежал домой. Пришлось возвращать публике деньги┘ Станиславский не стал его наказывать – прислал консилиум врачей на квартиру и дал полугодовой отпуск. Который затянулся: около года Чехов не мог заставить себя выйти на улицу.

Депрессия завершилась созданием собственной студии – видимо, Чехов понял, что правильнее будет переплавлять в творчество свою крайнюю душевную ранимость, чем вырезать шахматы из дерева и учиться переплетному мастерству, чем он уже было занялся. Студия просуществовала три года – в 1921 году Чехов вернулся в театр. И стал работать в полную силу: утром репетировал роль Хлестакова в постановке Станиславского, вечером – стриндберговского Эрика в постановке Вахтангова. Правда, однажды вдруг стал заикаться. Придя к Станиславскому, сказал, что играть, по всей вероятности, не сможет. Станиславский встал и сказал: «В тот момент, когда я открою окно, вы перестанете заикаться». Так и случилось.

Самое положительное влияние на судьбу Михаила Чехова оказало знакомство его с Андреем Белым. Вначале Белый увидел его на сцене – и был пленен его Хлестаковым. Потом их сблизила совместная работа над постановкой «Петербурга», где Чехов сыграл Аблеухова. Это Белый рассказал Чехову о Рудольфе Штайнере и его антропософском движении. Антропософия стала для него той истиной, которая соединяет жизнь и искусство. Белый, а вслед за ним и Чехов были увлечены идеей, что каждая буква в слове и каждый звук в музыке имеют свое пластическое выражение. Неудивительно, что не только «Петербург», но и шекспировский «Гамлет» выглядели у Чехова, как антропософская мистерия. Тем не менее именно после исполнения роли Принца Датского Чехову дали звание заслуженного артиста. Более того – избрали в Моссовет, на заседания которого он и не думал ходить. К этому времени студия превратилась в МХАТ-2, директором которого был назначен Михаил Чехов. Но большевики вдруг опомнились насчет нетрадиционного «Гамлета» – сперва пришло письмо из Наркомпроса о его вредном мистическом уклоне, требовавшее прекратить распространение идей Штайнера среди актеров театра. Потом последовал вызов в Репертком – там требовали убрать «атмосферу потусторонности». Чехов не сделал никаких изменений – и куда только делись его страхи?

Увы, все более тягостной становилась другая атмосфера – внутри его театра. Группа из семерых актеров взбунтовалась против репертуарной политики, обвиняя Чехова в сектантстве, пропаганде мистицизма, игнорировании современного советского репертуара. В ГПУ уже готовилось постановление о его аресте. И только благодаря расположенности к нему Луначарского Чехов успел выехать в Берлин. Так Россия потеряла своего великого актера.