Катя Метелица
Все мы по-своему зайчики.
Фото Артема Чернова (НГ-фото)
«Я тебя сильно-сильно люблю! – А я тебя еще сильнее!» И все-таки хорошо, что имена на обложке иностранные, ничего нам не говорящие: это придает книжке про любовь еще большую универсальность. «А я тебя люблю – как отсюда до Луны! – А я тебя – как отсюда до самого Солнца!» Два зайчика, большой и мелкий, спорят, чья любовь сильнее. «А я тебя – как отсюда до Плутона!»
С недавних пор Плутону, как известно, торжественно объявлен отказ от статуса планеты – но ведь на расстояние от нас до него этот факт никак не влияет. Вряд ли Плутону (что бы он ни был – твердое космическое тело или таинственное скопление газообразности) есть какое-то дело до мнения о нем ученых. И на любви друг к другу двух зайчиков, большого и маленького, астрономический статус Плутона тоже никак не сказывается. Кто, кстати, они друг другу, эти зайцы? Папа и дочка, мама и сынок, просто друзья, просто любовники? Оба милые, белые, пушистые. Два ушастика.
Между прочим, кто в детстве увлекался зоологией и ходил в «живой уголок», тому известно, что лесные зайцы, как и домашние кролики всех разновидностей, – худшие в мире родители. Даже бессмысленным курам и туповатым овцам, не говоря уж о таких созданиях, как сойки, скорпионы и морские коньки, больше свойствен инстинкт заботы и привязанности. У длинноухих только шерстка нежная, а сердце – мелкое, подвижное, равнодушное. Спариваются совершенно беспорядочно, зайчихи по-коммунистически не отличают своих детей от чужих (благодаря этому кормят при случае и чужих – просто чтобы избавиться от молока), потомство выживает исключительно за счет своей многочисленности. Что там пеликаны и морские коньки – обыкновенные крысы тут покажутся эталоном благородства. Но все равно никакая женщина, будь она даже королевой юннатов и профессором зоологии, не скажет своему ребенку ласково: «Ты мой крысеночек!» Скажет: «Зайка ты моя!» – просто потому, что ее саму так называла ее мама, и тетушка, и бабушка. Да за песенку про зайку даже Филиппу Киркорову можно простить все его розовые кофточки, это любой подтвердит.
Так что стоит ли удивляться, что французских книжек про зайцев продается с каждым днем все больше; знакомая продавщица, нежный ангел по имени Света-Дреда, говорит, что у них в магазине в час уходит уже по семь-восемь штук. Они даже пытаются, на пробу, всучить взамен какие-то другие милые книжки с картинками, но... «Нет, – говорят, – только про зайцев, только про зайцев!»
Зачем покупают – ну, не читать же. И даже не картинки рассматривать – нежно-акварельные зайчики хороши, но ими можно досыта налюбоваться за пять минут, не отходя от прилавка. Книжка-про-зайцев нужна для того же, зачем нужны воздушные шарики, или стеклянные шары со снегом, колечки, открытки, – чтобы дарить. Собственно книгой ее можно считать только по формальным признакам: переплет, корешок, страницы, свойственный книге размер, квадратная форма. Но на самом деле это не книга-в-ряду-других-книг (тоже, допустим, милых и тоже с картинками, и тоже, допустим, про любовь), ее плохо представляешь на книжной полке.
Такие вещи хранят под подушкой или в каких-нибудь заветных сундучках, потайных ящиках. Там, где засушенный локон, и любовная записочка, и завернутые в конфетную фольгу молочные зубишки, и роза, и крест. Реликвия, сердечный сувенир. Там же хранят и связки писем, перевязанные лентой, и дорогие сердцу открытки, но только открытки обычно испорчены лицевой, собственно, стороной – не той, где рукописные строки, а той, где казенный букет. Или, не приведи Господь, напечатанный какой-нибудь текст, типа «Люби меня, как я тебя!». Книжка-про-зайчиков, что самое смешное, говорит стопроцентно о том же. Но без пошлости – непостижимым образом это ей удается. Без галантерейности, понимаете. Просто и трогательно.
Одно только смущает: тиражи все допечатываются, а впереди ведь Новый год, и Святой Валентин, и Восьмое Марта. Скоро, похоже, такая книжка будет у всех и каждого. И на фоне перепроизводства курс любовных признаний пойдет на понижение – как это произошло с поцелуем «в область между ртом и ухом», когда он из интимного жеста превратился в часть рутинного приветствия.
