Дмитрий БУТКЕВИЧ
Никого не минует неусыпный взор пенсионера – хранителя древностей.
Фото Натальи Преображенской (НГ-фото)
Музейный смотритель – существо в моих глазах особенное и даже немного сакральное. Когда-то мне казалось, что именно он – главный человек в любом хранилище древностей. Так по-хозяйски вел он себя с экспонатами, вытирая их тряпкой на глазах у посетителей, да и с самими посетителями, на которых он покрикивал на правах то ли старого любимого слуги, то ли дальнего родственника владельца усадьбы.
Поступив после окончания университета на работу в один московский музей, я лицом к лицу столкнулся с кошмаром моей юности. Меня определили в отдел хранения экспозиции (того, что выставляется в витринах), а кроме того, по субординации мне подчинялась вся наша боевая группа ревнителей государственного достояния. От старшего смотрителя Марьи Афанасьевны – дамы, которая явно хранила под подушкой удостоверение почетного чекиста, – до милейшего Александра Наумовича Буха – джентльмена, обладавшего пагубной привычкой опаздывать на ежедневные «разводы» в 9.15. А я знал, что нельзя допустить ни малейшей слабины, иначе «эти» сядут на голову и тогда точно будут покрикивать и тереть тряпками экспонаты. Поэтому я задиристо указывал Александру Наумовичу на недопустимость утреннего перегара в нашей обители вечных ценностей, а Марье Афанасьевне глухо намекал на возможные (мои) докладные о (ее) неполном служебном соответствии.
Марья Афанасьевна не только числилась почетным чекистом, она и по паспорту была всех крепче и моложе – ей тогда исполнилось 70. Александру Наумовичу недавно отметили 80. Он числился у меня в средней возрастной группе.
Наш музей располагался в центре Москвы, во дворце начала XIX века, который принадлежал то ли Толстым, то ли Остерманам. Мне всегда казалось, что без призраков наполеоновского ли времени либо времени Четвертого Дома Советов, который раскинул здесь свои коммунальные сети в ранние революционные годы, никак не обойтись. Поэтому бывало не по себе, когда приходилось нести ночные дежурства в новогодние ночи. Признаюсь, я манкировал служебными обязанностями и не обходил четырежды в ночь все вверенные моему попечительству коридорчики, лесенки, закуточки и прочая, непременно проверяя нерушимость поставленных при помощи слюны и пластилина несколькими часами ранее моих же личных номерных печатей. Страшновато было, если честно. Очень много переходов и тупиков. А вот эти пенсионеры (была какая-то советская фишка, из-за которой мои вполне деятельные подчиненные могли на пенсии «прирабатывать» только в образе подобного, как тогда говорили, «низшего обслуживающего персонала») ничего такого не боялись. Их гораздо больше интересовала проблема, кому доверят отнести продукты, купленные на средства профсоюзного комитета, внезапно захворавшему Александру Наумовичу.
┘Почему вдруг вспомнилась вся эта, двадцатилетней давности уже, практика, когда каждое утро меня встречала пачка объяснительных записок-доносов моих любимых дам – друг на друга и на девочек-экскурсоводш, которые, по их мнению, слишком близко располагались к экспонатам и слишком сильно размахивали указками?
Понятно. Друг поведал недавно забавную историю: как рассказывают о пожаре смотрители недавно сгоревшего музея-усадьбы «Мураново». Так вот, эти самые смотрители, контингент которых в музеи-усадьбы обычно набирается из числа жителей соседних деревень, естественно, принимали наиболее деятельное участие в тушении жуткого пожара. С их слов, в ночи с небес сошед небесный огнь велик (кстати, смотрители говорят о четырех утра, а официальные источники называют 10–11 вечера). Сей огнь, обернувшись в шар, проник внутрь музея, бессмысленно пометался по чердаку и второму этажу, очевидно, не находя того, чего алкал. Найдя же ход на первый этаж, ворвался в Малахитовый зал, где хранилась основная коллекция живописи, и, воспылав откровенной ненавистью к Айвазовскому, Левитану и прочим инородцам, принялся прицельно жечь их отвратную мазню. Уничтожив 13 полотен, от шести из которых не осталось даже пепла от рам (!), видимо, счел свою высшую миссию выполненной и оставил многострадальных музейных служителей в полном недоумении.
Кстати, официальная версия не многим более убедительна: тут и шаровая молния, гулявшая в пространстве между деревянной и кирпичной стенами дома, тут и неизвестно зачем отключенная как раз вечером накануне пожарная сигнализация. А главное, аккурат на следующее утро, через 3–4 часа после сошествия небесного огня, Мураново должен был посетить с проверкой один из руководителей Росохранкультуры┘ Забавно, не правда ли? Время верить в духов места – genii loci по-древнеримски.
