Гутенберг мертв

Быть может, со временем печатные тексты будут казаться такой же древностью, как недавно найденная рукопись 'Евангелия от Иуды'.
Фото Reuters

Клавиши западали, особенно застревала, помнится, Ю, шрифт был мелкий, некондиционный, с прискоком. Но в те блаженные поры в журнале «Юность» рассматривались даже рукописи, выполненные от руки. Быть может, дело было в том, что самотек исчислялся тоннами, и при этих грудах графоманской макулатуры кормились толпы шмыгающих по Москве в поисках корма профессиональных литераторов, живших на доходы от внутреннего рецензирования. Ведь СССР был очень богатой страной, государственных денег никто не жалел, и я знаю людей, которые десятилетиями жили душа в душу с советской властью, накропав в молодости сборничек стихов, вступив в Союз писателей и всю последующую жизнь безбедно существуя на деньги от рецензирования да от выступлений по линии Общества книголюбов, ну, может быть, еще чуть подрабатывая на бильярде – вполне приличный стол стоял в подвале ЦДЛ. А ведь это самое внутреннее рецензирование было делом совершенно бесполезным, и как только журналы перешли на хозрасчет, к чему необдуманно сами стремились, алкая перестройки и свободы, тут же отмерло само собой. Да и самотек, замечу, как-то разом иссяк.

Этот самый «Роботрон» тоже потом достался мне про наследству. И я перевозил его с одного места на другое, пока наша страна не дожила до начала эры компьютеризации. Помнится, при очередном переезде, понимая, что этот еще вполне исправный механизм мне больше никогда не пригодится, я вынул его из «Газели», куда он уж был погружен вместе с прочим скарбом, и оставил на газоне во дворе дома в Большом Каретном переулке. Прощаться с железным другом бежево-синей гаммы было больно, но безжалостный прогресс влек дальше и дальше, не зная сантиментов. Когда мы выезжали из двора, я обернулся: дело было осенью, и машинка хорошо смотрелась на фоне жухлой травы. Кто-то из обитателей подворотен в Большом Каретном, где на первых этажах жили алкоголики и татары-лимитчики, отстукивает на ее клавишах венок сонетов?

В конце концов, хоть мы и побаивались новшеств, переход на компьютер дался не так уж и болезненно. Конечно, поначалу трудно было избавиться от застарелой привычки молотить по клавишам что есть мочи, и трепетные клавы под рукой варвара вздыхали и прогибались. Но поскольку компьютеры были собраны не на постсоветском заводе, а нежными руками тайваньских работниц, то они с легкостью выдерживали российский напор и порыв. Что же касается безграничных компьютерных возможностей, то во многом они оказывались неизведанными. Потому, не считая того, что с помощью чудо-машины можно было от лени разложить «Солитер», по сути, к компьютеру продолжали относиться как к той же пишущей машинке. Тем более что в начале процесса отечественной компьютеризации в редакциях отказывались рассматривать тексты на электронных носителях и по старинке требовали печатного текста. Приходилось обзаводиться принтерами, и, наверное, не один литератор горестно вздыхал по поводу дороговизны услуг своего нового приятеля, ностальгически вспоминая свою старую добрую «Эрику», дававшую четыре копии.

Потом маятник качнулся в обратную сторону. В издательствах отказывались принимать рукописи, если они не были запечатлены на дискете. Компьютеры победили, пришло новое поколение редакторш, пальцы которых никогда не дотрагивались до клавиш допотопных пишущих машинок – разве что на экскурсии в Политехнический музей. Они научились и читать и править с экрана, они уже не знали, что такое нести домой с работы на уикенд толстые рукописи в неряшливых картонных папках с тесемочками – между батоном рижского и банкой икры баклажанной. Правда, пока еще издавались бумажные книги, и любому автору был еще ведом сладкий запах свежей типографской краски, которой были напечатаны его бессмертные произведения. Но все это, помяните мое слово, тоже скоро кончится.

Я долго был оптимистом. Я, помнится, использовал один, казавшийся мне неопровержимым, аргумент в пользу того, что человечество не сможет отказаться от печатной бумажной продукции. А именно: мол, в процессе чтения нам важней всего поза – на диване, в кресле, в кафе, в гамаке на даче. И якобы для ее воспроизведения нужна именно печатная книга в твердом переплете, уютный шорох переворачиваемой страницы, возможность отлистнуть назад и еще раз перечитать приглянувшийся абзац┘ Какая наивность: скоро появятся дешевые и общедоступные устройства, которые будут озвучивать загнанный в компьютер текст. Да что там скоро: мой племянник уже сегодня готовится к экзаменам, на полную врубая свои динамики, откуда льется голос лектора, а сам лежит на диване и дремлет, утверждая, что отлично усваивает материал во сне.

Толстого слушают в автомобилях, и слово «слушать» повсеместно вытесняет «читать». Конечно, еще толпятся люди в книжных магазинах, но что они покупают? Путеводители, карты, разговорники, справочники. Нет, есть, конечно, еще последние рыцари беллетристики, есть еще коллекционеры и книжники, есть еще фарисеи, дрожащие над своими личными библиотеками, но зажглась уже новая заря, и заключен новый завет. Книги изгоняются из красивого быта, их больше не держат даже из соображений украшения интерьера, потому как от них одна пыль, а домработница с пылесосом присутствует лишь один раз в две недели. Скоро печатная книга станет таким же раритетом, как свиток пергамента, и никто о том не вздохнет, кроме смиренных послушников, воспитанных в прошлом веке на серии «Библиотека приключений».