Есть в этом что-то манящее: забраться повыше и наблюдать.
Фото Артема Чернова (НГ-фото)
Я никогда раньше не слышала про тихих следопытов, а слышала только про красных следопытов. Красные следопыты – это было что-то из пионерской романтики. На самом деле – попытка перепеть Фенимора Купера на мотив «Взвейтесь кострами, синие ночи». Предполагалось, что они занимаются отчасти краеведением, отчасти – розыском забытых героев и потерявших друг друга однополчан. Не очень-то верится, если честно. Боюсь, что в нашей стране розыском всех, кого надо, всегда занимались те-кто-надо, натасканные краеведы в штатском, а не стихийные, хоть и красногалстучные, дети.
Во всяком случае, хоть о красных следопытах периодически и писали газеты, живого следопыта никто из моих знакомых никогда не видел. Пожалуй, мы представляли их себе так: с компасом и рацией, ориентирующимися на местности и идущими по азимуту – что бы это ни значило. Мой одноклассник Игорек чуть ли не целый год ходил в школу (три длинные остановки), пятясь задом наперед – обманывал красных следопытов; он сам так это объяснял. Прикалывался, конечно. Я тоже немного поддерживала его кампанию борьбы со следопытами – рисовала мелом стрелки в разные стороны, чтобы запутать след. Идиотизм, конечно, но увлекательно. Сейчас я понимаю, чем нам нравилась игра в «запутывание красных следопытов», – она нам льстила. Предполагалось, что есть некие специальные люди, которые, возможно, будут нас выслеживать.
На самом-то деле, конечно, это была в чистом виде игра в Неуловимого Джо из анекдота – в того самого Неуловимого Джо, которого никто никогда не видел именно потому, что он на фиг никому не был нужен. Изображая «бесследный побег», мы оставляли, наоборот, огромное количество следов – девочка, малюющая стрелки, и мальчик, пятящийся задом наперед, и оба ржут. Обращали на себя внимание. Иногда мне кажется, что я все еще продолжаю играть в эту игру, причем моя роль все та же – рисовать ложные стрелки. Где легче всего спрятать дерево – в лесу. Как лучше всего спрятать подлинное признание – среди множества второстепенных откровений и подробностей. Правильные стрелки среди множества неправильных – поди отличи.
А манера ходить затылком вперед, обманывая потенциальных соглядатаев, – она еще более распространенная. Знаете, бывают такие люди – как ртуть. Они прокатываются по жизни, как ртутный шарик по линолеуму, не оставляют ни капли, ни зацепки. Я видела их кабинеты: ни бумажки, ни соринки. Аккуратно построенные за стеклом книги: на полках у окна – русская история, на полках у двери – мировая история, посередине – экономика и альбомы с репродукциями шедевров. За зеркальными дверцами ровные-ровные ряды пиджаков, квадраты рубашек, аккуратные гирлянды разглаженных галстуков – эти люди никогда не стягивают галстук через голову. Свои скелеты они прячут не в шкафу – только в сейфах, наверное, в банковских ячейках, в тщательно закодированных файлах. Именно такие личности всегда становятся героями детективных историй. Им (и про них) реально пишут анонимные письма. Кажется, что поверхность их жизни – такая ровная, ухоженная и бархатистая – непременно скрывает какие-то адские бездны, как зеленая ряска на болотной трясине.
Но это все литература, а в жизни почему-то выходит, что их тайны вылезают наружу. И при этом выясняется, что самый большой секрет такого человека – тот, что тайн-то у него, в сущности, никаких нет. Ну, интересных тайн. Все очень обычно, очень среднестатистически. Одно-два крупных предательства, с десяток мелких, пересаженные волосы на макушке, дипломчик какой-нибудь покупной, ложное дворянство.
Моя подруга – в следопытском рвении – выучилась на психотерапевта, теперь практикует: встречается с такими вот зашифрованными на все пуговицы людьми и выслеживает их подноготную. За двадцать долларов в час. Уже хочет бросать это дело. «Ты не представляешь, как это, оказывается, скучно! – жалуется. – Я боялась, что это будет морально тяжело – постоянно входить в соприкосновение с чужим несчастьем. А оказалось – не тяжело, просто скучно. Одно и то же, одно и то же. Вообрази, я здесь один, никто меня не понимает, никто меня не любит, никто меня не жалеет, бу-бу-бу, бу-бу-бу, одно и то же, одно и то же. Хочется крикнуть: «Але! А ты сам-то пробовал полюбить кого-то, а?» Но это нельзя, непрофессионально. Брошу, – говорит, – я этим заниматься. Лучше буду книжки читать».
Не хочет больше быть красным следопытом, хочет обратно – в тихие следопыты.
Не выпытывать тайны, а так просто – наблюдать. А если никаких тайн не видно – самой их придумывать. Просто так, для интереса.