Катя Метелица
Тяжко жить милиционеру, если все о нем все знают заранее...
Фото Артема Чернова (НГ-фото)
Через пару минут к ним подошла та самая А. – личико с обложки, и они принялись очень сердечно приветствовать друг друга и целоваться, то есть прижиматься друг к другу щеками и чмок-чмок в воздух, на раз – два, слева – справа, в доле миллиметра от кожи. Так целуются при встречах-расставаниях француженки и французы. Обязательно, как будто это закон такой: чмок-чмок, на раз-два. Тем же манером всегда здороваются-прощаются труженики актерского цеха: в левую щеку, в правую щеку. Как будто это тоже входит в профессиональный кодекс, ей-богу.
Тут можно, конечно, предположить, что в кофейне рядом с драмтеатром разыгрывается сцена из классического «театрального романа» – со сплетнями, наветами, соперничеством за роль Офелии, с булавками, подсунутыми в обувь, и прочими сюжетообразующими особенностями – отыгранными, надо сказать, в куче художественных произведений. Но только не думаю, что это предположение верное. Не было ни наветов, ни, в общем, сплетен, и «проститутка», в контексте, – слово не ругательное. Просто термин. Профессиональный, если хотите. Употреблен в том же смысле, что у Вейнингера, который писал о женщинах-матерях и женщинах-проститутках, Мариях и Магдалинах. Восходящая телезвездуля красотка А. относится, по наблюдению коллег по цеху, к вейнингеровскому типу магдалин, магдалинское начало в ней витальнее, чем, видимо, у них, и┘ Меня зацепило на самом деле вообще не это.
«Это входит в профессию» – вот что меня зацепило.
На той неделе мне позвонила одноклассница, с которой мы не виделись тысячу лет. Понимаешь, говорит, моя племянница мечтает стать журналисткой, но на журфак даже зайти робеет – ты ей не поможешь как-нибудь? И я сказала, что «журналистка» и «робеет» – это не сочетается, это вроде оксюморона, и если племянница робеет зайти на журфак, то пусть, все так же робея, идет мимо – на филфак или что-то в этом роде. Туда так можно – робея. А на журфак робея – не то что нельзя, а просто как-то глупо. Там в комплекс профессии входит, во-первых, наглость, а во-вторых, пронырливость. В-третьих, можно продолжить, напористость, ну а в-четвертых – просто смелость. И потом уже, где-то в-десятых, умение связно складывать свои мысли, читать и писать по-русски┘ В общем, я ее легко убедила, и они с племянницей отправились на факультет иностранных языков; иностранные языки – это ведь в любом случае полезно, не правда ли?
Иностранные языки – ну, хотя бы один язык – это намного лучше, чем ничего: вчера я как раз ходила записывать своего сына в школу – в специальную, с английским языком, и записала, в 1-й Б. Но там, на собрании, была еще мама одной девочки из нашего детского сада, и она сказала, что свою Алису она в эту школу не запишет, хотя сама когда-то ее заканчивала. Почему – а потому что ни одна из двух учительниц – будущего 1-го А и будущего 1-го Б – не показалась ей по-настоящему доброй. «Ну, – я осторожно возразила, – мне они не показались мегерами. Нормальные тетки». – «Вот именно – нормальные! – горячо подхватила мама рыжей Алисы. – Нормальные, обычные! А я считаю, что учительница должна быть очень, необыкновенно доброй. Она должна быть святым человеком. Очень, очень любить детей!»
«Самое важное в работе учителя – любовь к детям» – это такое же общее место, как то, что пожарный спит, сапожник пьет (интересно, пьет ли Маноло Бланик?), государственный муж по природе своей справедлив, коротко стриженный человек, носящий форму, всегда отважен, мужествен и верен делу чести, а извозчик ругается. Не знаю – я вот люблю детишек, но учительницей не смогла бы проработать и часа, удавилась бы. Святости во мне точно нет, это правда. Но только мне кажется, что в нормальных, даже очень хороших учителях тоже совсем не обязательно должна быть эта святость – у них профессия на другом держится. Мне кажется, им как-то навязывают эту самую святость. Вот, к примеру, охранник в той же школе – он вовсе не обязан быть святым, правда? Никто этого и не ждет. Может, поэтому охранникам платят в несколько раз больше, чем учителям. Не из государственной подлости, а просто чтобы не обидеть святых людей, для которых (как и у врачей) – главное-это-бескорыстное-служение-людям... Я, кажется, сама запуталась в собственном сарказме.
Запуталась – и засомневалась. Была ли я, например, права насчет того, что журналистика – для пронырливых ублюдков? (Ничего личного, это просто термин.) Но, может, на самом деле во-первых – не наглость, а именно просто смелость? А во-вторых – чтобы было именно вот – что сказать? А умение формулировать – только в-третьих, а наглость вовсе в-двадцать пятых, и лучше бы ее даже не было? Может, я рублю сук, на котором сижу? Сама насаждаю вредоносные стереотипы и сама же страдаю от их вредоносности?
