Катя Метелица
Помимо нашей российской бедности, в мире бывает еще и такая – потяжелее.
Фото Reuters
Со мной было что-то похожее – когда напористая тетя с большими усами убеждала меня купить пылесос за три тысячи долларов. По мне, так лучше купить скоростную метлу и на ней летать, тем более что заниматься уборкой я все равно органически не способна, а человек, который это делает, прекрасно справляется безо всяких особых приспособлений. Но тетя уговаривала очень профессионально; пришлось твердо и раздельно сказать, глядя ей в глаза, что платить три тысячи за пылесос я категорически не готова. Тогда она сдалась и сказала: «Ну, хорошо. Для малоимущих у нас есть модель за семьсот долларов. Технические характеристики те же, но дизайн попроще┘» И тут мне очень захотелось ее убить.
Так что я вполне понимаю свою знакомую и не считаю ее жлобкой. Необязательно все время беспокоиться о своем социальном/материальном статусе (вот это действительно отдает жлобством). Но когда тебе неожиданно дают понять, что статус мог бы быть и повыше, это может вызвать некоторую тревогу. Ведь еще вчера вроде бы считала себя чуть ли не богачкой. А что завтра – может, настоящая нищета?
Бедность – вообще предельно актуальное и болезненное понятие для нашей богатой и сильной страны. Где-то у черты бедности, а по европейским меркам – далеко за чертой, объективно живут около 80%. Но у бедности есть свои градации. «Старые бедные» – семьи, живущие в крайней скудости из поколения в поколение; у них нет: образования, приемлемой работы, сколько-нибудь стоящего имущества, недвижимости, друзей, которые могли бы реально помочь, – только телевизор, агрессивно транслирующий потребительские ценности. И «новые бедные», те, чья профессия обесценилась, и теперь им сложно обеспечить хорошее образование своим детям – в отличие от «новых богатых» и «старых богатых». Кстати, к «старым богатым» социологи причисляют не столько потомков Михалкова или, скажем, Собчака, сколько наследников подпольных цеховиков, а также каких-нибудь барменов в «Национале» и товароведов в «Березке». (Я в последнее время читаю очень много социологических и маркетинговых исследований – там бездны.)
В деликатесный супермаркет, о который сломалась социальная уверенность моей знакомой, я тоже иногда заезжаю – купить засушенных розовых бутонов, чтобы кидать их в чашку с чаем, ну и чего-нибудь еще этакого. Если бы этот магазин был поближе к моему дому, я бы ходила туда почаще – за парным мясом, свежим фермерским творогом, вялеными помидорами из Италии. Мне нравится, что в этом магазине за тобой ухаживают: мясник, если попросить, разрежет вырезку на медальоны, кассирши сами вынимают твои покупки из тележки, сами перекладывают их в пакеты.
Конечно, я понимаю, что эти услуги бескорыстны только формально; все добавлено в стоимость – и пергаментная бумага, в которую заворачивают сыр, и отсутствие очередей у касс, и не только любезность, но даже приятный внешний вид продавцов, которых набирают явно по конкурсу. Принципы демократии при этом если не торжествуют (свобода? равенство?), то, во всяком случае, не попираются. А маркетинговая «демократичность» выражается в том, что помимо французской морской соли за тыщу рублей баночка тут можно купить обычный пакет кефира за обычные весьма небольшие деньги.
Опять-таки: в Москве есть два-три магазина, так называемые гастрономические бутики, где никаких пакетов с кефиром нет вовсе, а морская соль идет по цене контрафактной черной икры. Так что обсуждаемый супермаркет действительно можно считать демократическим – в том значении слова, которое за последние годы у нас стало наиболее привычным, если не единственным. «Для самых широких слоев населения». Фактически – «для малообеспеченных». Если в путеводителе пишут, что в заведении «демократичные цены», в большинстве случаев это означает: ужин от 30 долл. (то есть не так уж и дешево), непредсказуемое обслуживание, разогретую в микроволновке еду, мутные бокалы, пластиковую мебель. Впрочем, пластмассовые столы и непредсказуемое обслуживание легко встретить и в таком месте, где ужин стоит от 50–80 долл., – тогда это называется «демократичной обстановкой».
Не то чтобы я была любителем крахмальных скатертей и вышколенных лакеев с салфеткой через локоть. Просто забавно наблюдать, как слово, которое еще на моей девичьей памяти прочно ассоциировалось с понятием «ценности», быстро-быстро стало общепринятым эвфемизмом выражения «для бедных».
