Вероника Чернышева
Беда, когда надо что-то говорить, а нужные слова не находятся...
Фото Артема Чернова (НГ-фото)
Светская беседа, если впадать в крайности, – дьявольская подсказка лицемеру, ловкое изобретение лукавого, циничное и хладнокровное преступление против истинных человеческих отношений. Смертельное холодное оружие в руках их убийцы. Способ демонстрации взаимного равнодушия, которое почему-то неприлично скрывать. Поэтому, наверное, степень нужности в своей жизни того или другого человека можно проверять степенью комфорта обоюдного молчания.
Мне в ранней юности, почти еще в детстве, нравился один мальчик. Сильно нравился. Он был друг моего одноклассника. Он был старше. И в нашей школе не учился. Не помню точно за что, но я его любила сильно и продолжительно, естественно, издалека. Естественно, он казался мне недоступным. Так вот, он однажды позвонил вообще неожиданно (мы уже год как не общались совсем ни с тем одноклассником, который был наш общий приятель, ни тем более с ним), позвонил и говорит: «Ты мне нравишься, давай будем с тобой встречаться». Я чуть не умерла от радости, конечно, но сказала: «Я подумаю, Ром». И самое ужасное – это не было кокетство. Я правда стала думать. Серьезно думать. Но, боже мой, кто бы знал, о чем именно! А подумалось сразу вот что: «А о чем я с ним буду разговаривать?» Нет, не то чтобы я считала, что он сильно умнее меня или наоборот. Или у нас мало общего, или кто-то из нас плохой собеседник. Нееееет! Меня терзало не это. Я вдруг представила: вот мы встретились, привет-привет, пошли гулять. А дальше – дальше сразу почти неловкая пауза в разговоре. Вот такая, когда ни ты не знаешь, что сказать, ни он. Мне почему-то не приходило в голову, что, он, например, эту паузу заполнит как-то остроумно, атмосфера разрядится и вдруг станет весело. Нет. Мне на психику давила сама гипотетическая возможность возникновения этой монструозной паузы. И та необязательность всего, что говорится обычно в таких случаях. Она заставляет чувствовать горячий стыд и за себя, и за собеседника. Это когда покраснеешь и мурашки ходят с топотом, как будто прямо по скелету, а не только по коже. Когда хочется, чтобы вот этого, самого, что в данную минуту происходит, никогда с тобой не было. И ни с кем вообще никогда не было. Потому что это ужасно. Почти невыносимо. Кстати, кто-то не то великий, не то просто наблюдательный сказал что-то про стыд – мол, это единственное человеческое чувство, с которым человеческое существо вынуждено справляться в одиночку, так как горе и радость разделить можно, а стыд неделим. Это, конечно, недоказуемо, но привлекательно, как привлекательно все то, что доказательств не требует.
В общем, на свидание я тогда не пошла. И это навсегда лишило меня первой счастливой взаимной школьной любви. Очень сиротское чувство. У тебя нет того, чего у тебя уже никогда-никогда не будет. А ты совершенно точно знаешь, что могло бы быть. И тебе теперь всю жизнь будет нечего вспоминать на девичниках, а потом – нечего рассказать подрастающим детям, когда они будут мучиться (ведь любовь, даже когда счастливая, все равно мучительная, так я понимаю?) от первой школьной любви. А я очень хочу, чтоб мучились, ну то есть, чтоб любили обязательно. Хочется верить, что паранойя по наследству не передается и стыда они, по крайней мере, из-за пауз в разговоре бояться не будут.
Но я не про стыд, и не про любовь, я про паузы в разговоре. Нормальные люди, как я подозреваю, их не боятся, им просто с рождения известен тысяча и один способ их избежать. И они не считают их применение постыдным. Светская беседа. Что может быть лицемернее – уметь говорить с незнакомцем, с тем, кого ты видишь в первый и, возможно, в последний раз. Говорят, что залог счастья – всегда быть естественным и ни в какой ситуации не пытаться делать того, что тебе не соприродно. Но тогда, будь моя воля, я бы лично всегда молчала. Мне один довольно именитый ученый-гуманитарий, опять же во время необязательной светской беседы, будь она неладна, рассказал один якобы популярный в его среде анекдот – я его не помню совсем, потому что в тот момент, когда он его рассказывал, я размышляла, как будет приличнее реагировать – ну то есть, то, что сначала посмеяться, – это ясно, а что потом? Короче, смысл анекдота таков, что ад – это то же самое, что и рай, только там все молчат. Смеялась я тогда, помню, как-то вымученно, потому что сразу подумала, что ничего смешного в этом не вижу, тем более что анекдот неправильный. Все должно быть ровно наоборот.
Кстати, с точки зрения знатоков этикета, заполнять неловкие паузы в разговоре анекдотами – это моветон. И не потому, что, рассказывая анекдот, надо быть уверенным в собственном таланте рассказчика и не бояться, что никто не засмеется. А потому, что якобы, если в обществе кто-то начинает рассказывать анекдоты – это значит говорить не о чем, и собеседник, особенно если он знаток этикета, сразу поймет, что вы ему это открыто демонстрируете.
Да бред все это, конечно, как, впрочем, большинство писаных правил. Верны в основном только неписаные. Но я однажды была свидетелем, как очень известный неважно чего критик, подойдя на званом вечере к двум политикам, рассказал им пошлейший анекдот, те не засмеялись, а он как будто и не расстроился. Мне тогда мучительно было интересно, что на самом деле он чувствует, потому что спасать положение никто не собирался. Должно быть, стыд, тот самый, отвратительный и неделимый.
Критик от политиков отошел, потому как возникла пресловутая пауза в разговоре. Произошла, как говорят и пишут лингвисты, «коммуникативная неудача». Но они-то пусть пишут. А проблема – серьезная. Она шире науки, она жизненная. Слышала как-то, как мой маленький племянник в домашней драке обозвал свою родную сестру «невтемщица». Он применил это как о-о-о-о-очень страшное и супероскорбительное ругательство. Употребил он его так, как будто – «вся-то ты, Оленька, не в тему. Вся вообще, с головой». Принес он его тогда, естественно, с улицы. А общался Игорек в основном с такими детьми, что оторви и выкинь. А это значит, что проблема коммуникативных неудач волнует даже детей, нормальных детей, которые играют и бегают, падают, кричат и, конечно, о чем-то своем там детском беседуют. Они же до определенного возраста бывают как раз-таки естественны, значит, светская беседа им не нужна, как что-то по природе своей лицемерное и в детском мире, где врать можно, а лицемерить нельзя, неуместное. Именно это, надо думать, таким ругательством и порицается. «Невтемщик», наверное, как раз тот, кто попытался завести светскую беседу и сказал что-то не в тему, хотя я могу и ошибаться. Уточнить все это у Игорька уже не представляется возможным, он быстро растет, скоро окончит школу, станет полноправным членом взрослого социума. И, наверное, тоже научится говорить о чем-то, когда разговаривать не хочется и не о чем. Разговаривать, чтобы не прослыть невоспитанным, высокомерным, невнимательным, неразговорчивым, непрактичным, непростым, некоммуникабельным, нелегким в общении, несветским.
