Вероника Чернышева
Здесь было сказано: 'Я историк. Сегодня вечером на Патриарших будет интересная история'.
Фото Михаила Циммеринга (НГ-фото)
«История» – очень московское словечко. «Тема» – все больше питерское. Утверждать этого не берусь, но не могу забыть, как губернатор Петербурга Валентина Матвиенко, давая интервью нескольким центральным телеканалам пару лет назад, уже не помню на какую ТЕМУ, на какой-то вопрос одного из журналистов ответила: «Да! Есть такая ТЕМА. Мы над этим работаем». И не могу не процитировать вышедшую несколько дней назад в одной из газет статью о новой экранизации «Мастера и Маргариты». Вот что говорит ее режиссер Владимир Бортко по поводу возможной критики фильма Православной Церковью: «Замечательный, очень умный и эрудированный отец Андрей Кураев, когда мы обсуждали всю эту ИСТОРИЮ, высказал пожелание, чтобы мы несколько смягчили булгаковскую ИСТОРИЮ, дабы фильм не выглядел ересью».
В данном случае любопытно не то, что присутствие слова «история» дважды в одном предложении не смутило ни журналиста, ни, видимо, редактора, ни корректора, ни самого Владимира Владимировича Бортко. Напротив, это как будто бы воспринимается нормально, что весьма показательно. Интересно другое – во втором случае существительное «история» употреблено в привычном для него смысле и означает некий нарратив, сюжет, некогда кем-то изложенный, а в первом – тянет за собою туманные смыслы всех разговоров, которые шумели вокруг фильма еще до его выхода. И как раз в этом-то случае оно без ущерба могло бы быть заменено словом «ситуация», «вопрос», «проблема» и, уж простите за навязчивость, «ТЕМА».
Все это проявления одного и того же – простое, общеупотребительное и безоценочное слово, не теряя своего основного значения, вдруг приобретает какой-то новый смысл, меняет или расширяет круг сочетаемости и постепенно становится модным паразитом.
Понаблюдайте – все, кто раньше начинал телефонный разговор, скажем, с коллегой так: «Значит, брат, тема такая┘» – сейчас говорят: «Тут брат, такая история, или – история такая».
Я не знаю, как вам, а мне жаль «историю». Она сейчас буквально навязла в зубах. И больше всего интересно, как именно и когда точно она вдруг стала такой же, как некогда «тема»: не ввернешь – не выскажешься. А вворачивают все, всюду и всегда.
Рекламный ролик из радиоприемника. Речь идет о каком-то казино. В финале слоган: «казино такое-то – удачная история». Если заглянуть в словарь сочетаемости русских слов, да даже если этого не делать, а просто подумать, – русское слово «история» в прямом его значении никак не может употребляться с прилагательным «удачная». История может быть интересной, неинтересной, захватывающей, любопытной, скучной, да какой угодно. Но даже в разговорной речи к истории удачно рассказанной (примем за удачу рассказ ко времени и к месту) едва ли применимо – «удачная». Режет слух, звучит пусть не грубой, пусть не очевидной, но все же стилистической ошибкой.
Долгое время я считала, что это узкопрофессиональное журналистское речевое заболевание, поскольку впервые слово «история» в непривычном (слегка покореженном) значении услышала от телевизионщиков. Было бы логично – нормальный профессиональный сленг: люди, все события в жизни оценивающие с точки зрения их последующей трансформации в какой-нибудь конкретный жанр, вполне могут размышлять – «вам что, очерк, репортаж или историю?». Но все обстояло не так.
Суть явления все время ускользает, потому что слово достаточно многозначно. И не всегда точно можно сказать – употребили «историю» по-старому или уже по-новому. Например, на мой взгляд, белокурая девушка, мерзнущая сейчас в экстремально коротких красных шортах и белой домашней маечке на билбордах, та, что держит в руках фотоаппарат и рекламирует фотоконкурс под названием «Столичная история», – тоже по-своему фиксирует трансформации живого великорусского языка. Так и вижу, как в стерильно-белом офисе с евроремонтом и менеджерскими остротами на дверях сидят рекламщики, к ним вдруг заходит рекламщик поглавнее, на лице важность несусветная, румянец лихорадочный, – он от заказчика. Кидает на стол ворох чего-нибудь, ну или не кидает, а просто говорит тем другим, кто менее главные: «Значит, ИСТОРИЯ такая┘ Надо срочно придумать название для городского фотоконкурса». И креативщики креативные думают-думают, гадают-гадают, а через пару месяцев висит она, красавица, над Волоколамским и еще каким-нибудь шоссе. Вот такая «Столичная история».
Недавно подруга сообщила, что «историей» болеет весь ГИТИС. То есть – вывод напрашивается пока только один – это явление богемное. «История» через слово встречается в основном в речи так называемой творческой интеллигенции.
Еще пример: интервью с новой русской писательницей Оксаной Робски после выхода ее первой книги. Тогда Оксана Робски довольно весело и дружелюбно открещивалась от ярлыка рублевской жены, который чуть было не наклеили на нее корреспонденты НТВ, авторы известного сериала. Но суть в другом – во время беседы ей позвонил бывший муж, и она как-то между прочим попросила у него дисконтную карту одного из московских бутиков, а он ответил: не знаю, где она у меня, искать сейчас не могу, ну а что ты теряешься, зайди и скажи – я Оксана Робски, хочу купить у вас дорогую вещь, сделайте скидку. На что Оксана, отказываясь пользоваться своей популярностью, смеясь замахала руками и сказала: «Нет, нет, не про меня ИСТОРИЯ». Я тогда не придала этому значения, пока не начала задумываться над речевым явлением, приобретающим теперь угрожающе массовый характер. Поразмыслив, решила – более адекватного синонима, чем некогда братковская «ТЕМА», не найти. Впрочем, сказать с уверенностью, что словечко пришло с Рублевки, тоже нельзя. Не из чувства меры (о Рублевке, по-моему, уже давно пора прекратить не только писать, но и говорить). Просто рублевские жители здесь, как бы это, может быть, ни было кому-то обидно, едва ли в авангарде. Для лексикографа, который возьмется проследить судьбу «истории» в разговорной речи россиян, рублевцы будут лишь частью всего народа.
Нет, ну точно словечко интеллигентское, или, еще точнее, богемное. В речи инженеров, врачей, пенсионеров и некоренных москвичей оно мне еще не встречалось. Если все это не выйдет из моды раньше, чем «историей» запестреет речь водителей маршруток, – вот тогда, наверное, и появится в новом переиздании толкового словаря Ожегова третье значение слова «история», с пометой «разг.» (в смысле разговорное): «все подряд, абсолютно все и даже сверх того. Употребляется, когда нечего сказать и как вводное слово. Смысл стерт, потерян, не ясен, не обязателен». Но только это уже будет совсем другая «история».
