Вероника Чернышева
У всех перед глазами красивая жизнь – та, что в ажуре и в гламуре.
Фото Евгения Зуева (НГ-фото)
В СССР, например, гламура не было. Так же как и секса. То есть был, конечно, но не афишировался, не возводился в культ. Не был поименован, а значит, оставался сакральным. Безусловно, прийти к еврею-портному, адрес которого известен только статусным женам статусных мужей, будучи студенткой мединститута, чтобы пошить на три стипендии крепдешиновую кофточку и явиться в ней на танцы в военное училище, не оставив шансов подругам в трикотиновых платьицах, – это гламур. Победительный, самостийный, наглый.
Хотя секреты эти и другие, еще более секретные, естественно, нигде не вычитывались, они передавались из уста в уста, как правило, от бабушек к внучкам, мамы целомудренно молчали. Эпоха глянцевых супердеток и супердетин на обложках с путеводителями по мужским или женским умам/телам/сердцам внутри (в зависимости от уровня гламура, который бывает: интеллектуальный; потрафляющий еще и желудку; фрейдистски зацикленный на том, что ниже пояса) была еще далека.
Впрочем, у женщин еще кое-какая литература имелась – в основном научная: серая, шершавая, с академиками медицинских наук на обороте, серьезно и обстоятельно дающими рецепты по омолаживанию или обустройству супружеской гармонии. Дайджестов с заголовками «Все о любви» (анонс статьи в одном современном журнале) и о чудодейственной силе морковки и свеклы не было.
А вот представить мужчину, скажем, шестидесятника, читающего, даже шутки ради, что-то вроде «Как в два счета закосить под Хэма», невозможно. Жизнь шла сама по себе и как будто не нуждалась в облегченных инструкциях по применению.
Потом что-то произошло и возник ОН. А также его рупоры – увесистые и дорогие методички по слиянию с совершенством, позволению себе самого лучшего и исполнению малейших своих капризов.
Как хотите, но слово «гламур» напоминает демисезонный непроходящий насморк. Хотя сейчас снова стало принято утверждать, что это хорошо. «Люблю массаж, баню, грязевые ванны, недолюбливаю (sic!) эпиляцию, но понимаю, что это необходимо, если хочешь чего-то добиться в плавании на короткие дистанции. Но есть вещи, без которых сложно себе представить жизнь в мегаполисе. В моем случае это огуречно-сельдереевый сок. С глотка этого живительного напитка начинается каждый мой день» – это не исповедь фотомодели. Это выдержка из мужского интервью в мужском же журнале с успешным и состоятельным мужчиной мужской профессии. Причем журнал не из последних. В смысле, позиционирует себя далеко не как чтиво для одноклеточных.
Сейчас гламур как будто бьет тревогу. Сразу несколько изданий выпустили статьи по объяснению феномена, с описями «правильных» вещей и людей, с опросами апологетов и просто сочувствующих. Симптом тревожный. Ускользающая красота заговорила сама о себе? Ненадолго создается ощущение, что если в ближайшие две недели не выйдет на рынок треугольный Rolex (поправьте меня, если такой уже существует), не появится гибрид джета и «Бентли» (точно знаю, что такого еще нет), а Аркадий Новиков не откроет нового ресторана, то глянцы в следующем месяце выйдут с рекламой Яндекса на всех страницах или с некрологами о «дольчевите». Но нет, гламур не умрет.
На самом деле смена моды на гламур и антигламур напоминает приливы и отливы. Она бывает заметна даже в самых наигламурнейших изданиях. Скажем, с возвращением в жизнь установки на ярко выраженную гетеросексуальность со страниц исчезают бесполые нимфетки, обменивающиеся друг с другом недвусмысленными взглядами. В зависимости от направленности издания Лолит постепенно сменяют либо модели с внешностью мамы семейства из рекламы витаминов, либо – парафразы грешной Мэрилин. Каблуки, кудри, плоть.
В мужских журналах появляются интервью с небритыми Малковичами, фотосессии с седовласыми Омарами Шарифами. Правда, читателей продолжают учить, как правильно любить себя, как добиваться нужной складочки при завязывании галстука, переживать развод или разговаривать с его мамой.
Нет, конечно, в фокус не попадают бомжи, объявленные великим антигламурщиком нашего времени и народа Сергеем Шнуровым лучшими дизайнерами (см. «НГ» от 28.10.05), но другой трэш все-таки проникает. И этот процесс не без позитива. Скажем, появление на месте 33 способов соблазнения шефа и 22 вариантов заметания следов классического репортажа о ночном катании по Москве со случайным таксистом и его пассажирами есть событие, достойное похвалы Гиляровского. Особенно забавен в этой связи гламурный антигламур. Становится хорошим тоном писать без вздохов, потом без всхлипов, потом без экивоков, потом без обиняков. Иначе – ты не интеллектуальный гламур. И критика порою попадается злая и даже не без попаданий. Глядишь, и глянцевая журналистика вновь станет делом опасным, уважаемым и... (совсем уже фантастика) сугубо мужским. Чего стоит почти криминальное расследование в последнем номере одного из гламурников – разговор на «бабятнике» с рублевскими женами о наглости дешевых шлюх, атакующих их мужей, а потом – с мужьями... о любви. Те сначала рассказывают, что действительно дарят цацки женам за свои измены, а потом договариваются до того, что любить могут только те, кто живут в Бутове. И это все хоть и без фамилий, но с картинками без черных рисочек вместо глаз и с поименованием бизнеса, которым владеют респонденты. Сермяжная жизненная правда. Браво!
В финале корреспондентка сообщает, что, покидая злачное место встречи с изнанкой гламура, хочется немедленно уехать в Бутово. Знать бы только, где оно. Гламур непобедим – с одной стороны, блестящий выпад в антисторону, с другой – тут же ненавязчивый намек на собственную топографическую невинность вне Садового кольца. Я против, но я и не с вами.
Жаль, что рублевские страдания честных жен исчерпаны пером Оксаны Робски и не вызывают больше ни интереса, ни даже классовой ненависти.
Что дальше – кризис жанра, судорожный поиск нового? Но, повторяю, гламур не умрет. Он въелся в эмаль. Кстати, об эмали. Зубной. Непростительно белоснежная улыбка Федора Бондарчука, исполняющего роль афганского воина, – это тоже гламур. Между прочим, у критиков она вызывает не меньше нареканий, чем взорванный в «9 роте» Ил-76, которых на самом деле было потеряно советской армией в афганской войне всего два, и оба задолго до событий 1987–1989 годов. Это, впрочем, не сильно вредит почти гениальному фильму. Но мы о гламуре. Подорвать в кадре можно и «кукурузник», а вот улыбку – чересчур яркую цитату из блестящего постсоветского благополучия – уже никуда не денешь. Так же, как и персиковые щечки и не знавшие (слава Богу) вообще никакого страдания глазки Лизы Боярской, изображающей блокадницу в «Первом после Бога». И это гламур будет виноват, если наши фильмы, про нашу же войну постепенно станут похожи, скажем, на сентиментальные страдания иностранного доктора Живаго по барбиобразной Ларе на фоне сусальной России с картонными героями фарсовой революции. Если страна окончательно откажется от своей исторически антигламурной сущности, она уже не сможет создать другого искусства.
