Где хоронят кукушек

Общение с нечистой силой – полноправное ремесло со своими секретами.
М.П. Клодт. Колдунья. 1891 г.

Народ, как сказал поэт Пригов, «с одной понятен стороны, с другой же стороны он не понятен». Это метко замечено. Сама, так сказать, постановка вопроса (а также и ответа) необычайно актуальна на Руси вот уже не одну сотню лет. Что такое русский народ? Чем он жив? Почему случаются с ним всякие безумные и невероятные истории?

Про него мы знаем несколько вещей: во-первых, был он и остается «благочестивым и православным». Набожность на Руси процветала всегда. Правда, понималась она порой довольно схематично, но что с того? Главное – «божий страх иметь». Что за этим выражением скрывается, рассудить не так просто┘ Ну да ладно. Во-вторых, слышатся вот уже не один век какие-то отдельные вопли: «не приведи Бог увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный», сведения о каких-то погромах и разбоях, игрищах и позорищах┘

В общем и целом, все выходит прямо по загадочной русской поговорке: «Черт, отдай мою молитву!» Не забудем, что и к черту, и к Богу отношение у народа, прямо скажем, амбивалентное. Иногда умение народа «пробегать между дождинками», так сказать, услужать и вашим и нашим, даже поразительно. «Держи черта за рога, и то находка!» – учит практичный православный народ. И тут же: «Не бойся смертей, бойся чертей». Вот те на! Оказывается, все куда заковыристей, чем мы думали. А вот еще народная мудрость: «Не гони бога в лес, коли в избу влез» (это о языческих богах). Или скорбная констатация факта: «До царя далеко, до Бога высоко» (это уже о христианском Боге). И тут же: «От Бога отказаться – к сатане пристать»┘

В дальнейших строках вышеозначенного приговского стихотворения объясняется самая суть этого «понимания» русского народа: «Все зависит от того, с какой зайдешь ты стороны – с той, что понятен, или – с той, что не понятен». Так что «зайти» можно и со стороны «Сатаны», и со входа с большой надписью «Бог. ИОВ и ИВОВ обслуживаются вне очереди» (как на дверях врачебных кабинетов в поликлинике). Кто такой «ИВОВ», сказать в данном случае трудно, но про русского Иова – это верно подмечено. Он уж точно заслужил свое несчастное «вне очереди».

Итак, что мы имеем в смысле народного самосознания? А очень странную вещь. Амбивалентность мировидения. Какой-то своеобразный, порою тщательно скрываемый от недобрых взоров внутренний и вечный карнавал. Вот Михаил Бахтин, великий специалист по языческим безобразиям, изрекает таковы слова: «В карнавальном мире ощущение народного бессмертия сочетается с ощущением относительности существующей власти и господствующей правды». Тоже неплохо сказано. Выходит, что и в русской душе засело занозой ощущение зыбкости, непроявленности мира: то он такой, то этакий. То бог, то дьявол. И это при всей пресловутой нашей набожности. Качаемся мы как-то – то туда, то сюда.

Вот был, к примеру, такой праздник для добрых людей: Семик-троица, отмечающий конец весны и начало лета. И что вы думаете? Оказывается, когда девушки ходили «завивать березку» и кумиться (т.е. целоваться через венок с повешенным на нем крестом и тем самым становиться «кумами» – вроде как кровными сестрами), они устраивали еще много такого, что не может не вызвать интерес у вдумчивого исследователя.

А устраивали они так называемое «крещение кукушки». Под руководством жрицы – пожилой, мудрой бабы – девки и молодки делали из корня травы «кукушкины слезки» птицу, одевали ее в рубашку и сарафан и крестик, покрывали черным платком – «потому что кукушка вдова». Сажали чучелко на ветку, сами устраивались под нею и кумились.

Обрядовой пищей в этом случае служила яичница, которую готовили в складчину – каждая приносила пару яиц или деньги. Странная пародия на крестины очень часто увенчивалась похоронами. «Кукушку» клали в гроб (ящик или коробку из-под мыла) и зарывали в роще. На следующий день приходили, вырывали «труп», раздевали его. И оставляли в земле, как зерно. «Одежду» и «гроб» уносили с собой и хранили в тайнике до следующего года.

Трудно сказать, понимали ли толком сами бабы значение подобного обряда.

С похоронами же в чистом, так скажем, виде у русского народа связана другая, куда менее привлекательная игра-пародия. Это святочная игра в упокойника или в умруна. Это о ней замечательный исследователь Сергей Максимов в ужасе пишет, что она «содержит в себе элемент несомненного кощунства». «Покойника» изготовляли на Святки следующим способом: натирали избранному дураку лицо овсяной мукой, вставляли в рот длинные клыки из брюквы, одевали в саван, клали в гроб и привязывали к оному веревками – на всякий случай.

Далее его, голубчика, вносили в избу на посиделки в сопровождении попа в рогожной ризе, в камилавке из синей сахарной бумаги и с кадилом в виде глиняного горшка, где дымились куриный помет, угли и мох. Тут же присутствовал и «дьячок», и «плакальщица» в платочке, а помимо них, сердечных, толпа «родственников», среди которых вертелся переодетый в бабий наряд мужик с корзиной конского кала – для поминовения усопшего. Кощунственное отпевание сопровождалось отборнейшей бранью. После отпевания все прощались с покойником, целуя его в брюквенный рот, и принимались «носить по избам», спрашивая у хозяев: «На вашей могиле покойника нашли – не ваш ли прадедка?» По свидетельству очевидцев, «бывали случаи, когда маленькие ребятишки падали в обморок и долго после того бредили».

Дореволюционные исследователи, разумеется, честят почем зря подобные игры, пишут, что это все молодежь, а взрослое население очень богобоязненно и осуждает┘ Нелегко теперь понять, кто там «имел страх божий», а кто – нет. Думается, что ежели в «головке тарарам», как писал другой прекрасный поэт – Олейников, то отделить зерна от плевел не очень легко.

Да и надо ли? Как выражается все тот же русский народ, «шел бы черт на свадьбу, да попа боится», а коли бы не поп, так был бы черт желанным гостем, потому что от него тоже прок бывает. Пусть и невзаправдашний, карнавальный, да ведь карнавал и всякая прочая амбивалентность на свадьбе – самое милое дело. Да и в обычной жизни пригождается. Так что попробуем «зайти» к народу сразу с обеих сторон: авось, не прогадаем.