Сентиментальное путешествие в русский Манчестер

Областная картинная галерея – особенное удовольствие.
Фото автора

Любой мало-мальски приличный российский город начинается с вокзала. Иваново – не исключение. Он начинается с вокзала и знаменитой песенки про «Иваново – город невест». Вокзал большой и большей частью пустой и запущенный. Когда-то это была оживленная товарная станция центра легкой промышленности. Шерсть-лен-ситчик. А теперь, кроме вокзальных складов и лабазов с прорастающей в трещинвах асфальта полынью, заколоченных фабрик и названий улиц («Первая Меланжевая», «Вторая Меланжевая»), о былой промышленной славе напоминает только история.

А история, хотя и недолгая, – богатая. В летописи о холщовом промысле в селе Иванове, что стояло на реке Уводи между Волгой и Клязьмой, впервые упомянуто в середине XVI века. В первой четверти века XIX просвещенные англофилы называли его «российским Манчестером». Потом Иваново, благодаря знаменитой стачке ткачей и первым в империи Советам рабочих депутатов, заслужило себе «карьерный рост»: в советские времена уездный городок Иваново, лишившийся религиозной половины названия и большей части храмов, получил статус областного центра. К текстильным и единственной в стране парашютной фабрикам со временем добавились экскаваторный завод и завод точных приборов. В немалой степени, очевидно, для улучшения демографической ситуации в «городе невест».

С невестами, как рассказал мне патриотичный и словоохотливый таксист, все тоже было непросто. Когда основной рабочей силой ткацких фабрик стали женщины (во времена исторической стачки ткачей-мужчин было куда больше, чем ткачих), работницы, которых набирали по деревням зачастую весьма далеких от Иванова областей, превратились в вербовщиц. Если ткачиха уговаривала наняться на фабрику кого-то из односельчанок и привозила ее с собой, отпуск ей засчитывался за командировку┘ Памятник ткачихам, одна из которых грозно сжимает в руке веретено, весьма символично соседствует с женским Свято-Введенским монастырем. Краснокирпичный, со строгими медными главами, этот образчик псевдорусского стиля пережил повальный снос местных церквей (а и в самом деле церквей было немало, купцы и фабриканты не скупились на спасение души), но на десятилетия превратился то ли в склад, то ли в мастерскую. Верующие буквально отвоевали его у властей в начале перестройки, уломав горсовет голодовками и пикетами.

Памятник на центральной площади состоит из двух равноценных частей. На первой из когда-то облицованной мрамором, а ныне облупленной стелы вырывается несколько помятое бронзовое пламя, на второй двое босых рабочих делят революционное знамя – один уже пал в борьбе, другой еще стоит. Монументы называются соответственно «Фига» (по форме стилизованного огня) и «Вставай, уже одиннадцать». Читатели поэмы «Москва – Петушки» легко поймут, о чем речь: в одиннадцать утра в СССР начинали продавать водку...

«Когда памятник только поставили, – рассказывает старожил, – моя бабушка сильно удивилась. Что, спросила, внучок, это за босяки? Я ей – бабушка, это же рабочие до революции! Не, внучок, у нас рабочие босые не ходили, ходили в башмаках, а иные и сапоги себе справляли┘». В сквере – «памятники» нового времени: свежевыкрашенные скамейки, полосатые, как желтые зебры. Рекламная акция оператора мобильной связи.

Иваново-Вознесенск большей частью застраивался бревенчатыми срубами на каменных подклетах, с вырезными наличниками и псевдоклассическими зданиями «присутствий» с толстыми колоннами и доморощенными греческими богинями по фасаду. В советские времена репейные пустыри и промежутки между историческими памятниками разной степени важности заполнили сначала шедевры провинциального конструктивизма (вроде серо-бурого дома – «подковы» с длинными изогнутыми коридорами многокомнатных коммуналок), а потом унылые «хрущобы». Впрочем, есть и приятные исключения: краснокирпичные здания женской гимназии и реального училища. Гимназия после революции стала школой № 30, по сей день это самая престижная школа в городе, когда-то ее окончил знаменитый академик Келдыш. В бывшем реальном училище – областная картинная галерея.

Областные картинные галереи – особенное удовольствие. В прохладном сводчатом вестибюле едва ощутимо пахнет пылью веков. Несколько греческих кувшинов, египетская мумия, завещанная городу купцом-меценатом, собирателем древностей, кузнецовский фарфор и стеклянные кувшины в духе ар-нуво. В живописных залах – вечные сосны Шишкина; «Сестра милосердия» «социальщика» Ярошенко; растиражированный казак Лансере; драматический Христос в Гефсимании кисти позднего Ге, уже соскальзывавшего в безумие.

Больше всего тут Тропинина: мальчики с птичками соседствуют с портретами купца и купчихи Киселевых из ближнего к Иванову городка Шуи. Рядом – куртуазные художники екатерининской поры: Рокотов, Левицкий, Антропов. Антроповский портрет Павла Первого в детстве особенно мил: наследник на нем даже не курнос. Так и видишь сие изъявление верноподданнических чувств на почетном месте в бальной зале особняка уездного предводителя дворянства...

Впрочем, ивановская молодежь не страдает пассеизмом. Под мемориальной доской с именем Фрунзе юные граффитисты начертали добродушное «наш человек». В сталинско-ампирном здании бывшего кинотеатра – бутики модных марок. На местном «Бродвее», площади Пушкина, прозванной, конечно, «Пушкой», множество кафе, тиров и прочих развлекательных заведений. Три веселых негра, поющих под караоке песню группы «Секрет», никого не удивляют: это просто иностранные студенты...

Но стоит отойти немного в сторону, и взгляду откроются совсем иные картины. С моста через Уводь (какая тишина и древность в этом названии, созвучном с тихим «заводь»!) можно увидеть прошлое. Особенно хорошо оно видится на закате июльского дня. Над стоячей, зацветшей водой давным-давно запруженной для фабричных целей реки поднимается легкий туман, уродливые многоэтажки и вышки высоковольтных линий скрыты листвой ветл, а по косогору дальнего берега разбросаны седые от времени избушки, оставшиеся здесь с тех времен, когда Иваново было еще патриархальным Иваново-Вознесенском┘