Андрей Ваганов
Сегодня ни один из российских академиков так прочно не ассоциируется в массовом сознании с самой профессией – ученый, как Евгений Велихов.
Фото Фреда Гринберга (НГ-фото)
«Он патологически талантлив, но это – волк-одиночка. В академии к нему относятся настороженно». Эту фразу я услышал в кулуарах какого-то собрания в президиуме Российской академии наук. Это – об академике, президенте Российского научного центра «Курчатовский институт» Евгении Павловиче Велихове, которому на прошлой неделе исполнилось 70 лет.
«Известный российский ученый, специалист в области ядерной физики, термоядерного синтеза, магнитогидродинамических методов преобразования энергии и оптических квантовых генераторов», как о нем пишут справочники, родился 2 февраля 1935 г. в Москве. В 1958 г. окончил МГУ. Работал младшим научным сотрудником, заведующим лабораторией, заместителем начальника сектора, начальником отдела, заместителем директора Института атомной энергии им. И.В. Курчатова по научной работе (1958–1989). С 1988 г. – директор РНЦ «Курчатовский институт». Лауреат Ленинской и Государственной премий в 1977, 1984 и 1985 гг.
Чисто научная карьера столь же головокружительна. С 1968 г. – профессор МГУ им. М.В. Ломоносова; с 1971 г. – заведующий кафедрой ядерной физики МГУ. В 1974 г., Велихов становится самым молодым на тот момент действительным членом АН СССР. С 1975 г. – руководитель советской термоядерной программы. Ему – 39 лет.
И это еще не все о нем. И все-таки...
Имя академика Велихова прочно связывается в общественном сознании с проблемой создания установки термоядерного синтеза. Конец 60-х годов прошлого века, еще немного, и вся страна, кажется, наизусть выучит магическое словосочетание, которое сулит народному хозяйству СССР в недалеком будущем окончательное избавление от призрака энергетического кризиса, как раз бушующего на Западе, – ТОроидальная КАмера с МАгнитными Катушками. Аббревиатура ТОКАМАК становится международным словом, почти таким же известным, как «спутник». В коридорах Политбюро ЦК КПСС в середине 1970-х годов циркулирует уже проект решения о постановке производства ТОКАМАКов на поток. На ленинградском заводе «Электросила» готовят оснастку┘
Но управляемый термоядерный синтез оказался чуть ли не философским камнем ядерной физики. В 1972 году «отец» американской термоядерной бомбы Эдвард Теллер даже высказался в том духе, что ТОКАМАК – это такое сложное устройство, которое могут обслуживать только физики – нобелевские лауреаты.
Впрочем, тут, как говорится, все нужно «делить на восемь». Ревность американцев в отношении установления научных приоритетов давно и всем известна. Хотя и в научно-экономическом прагматизме им не откажешь. Потихоньку их программа управляемого термояда смещалась с ТОКАМАКов в сторону лазерного термоядерного синтеза. К 2010 году американцы планируют построить в Ливерморе гигантскую экспериментальную установку по лазерному термояду – NIF. Финансирование тоже гигантское: на семь лет – около 2,5 млрд. долларов. А вот американский проект токамака, «TFTR», закрыт. На нем, кстати, впервые было показано, что термоядерные реакции протекают так, как описывает теория, которую в том числе создавал и Велихов.
Как бы там ни было, но с 1985 года Евгений Велихов – бессменный лидер международного проекта создания первого в мире экспериментального термоядерного реактора (ITER), разработка позволила ведущим странам мира консолидировать свой научный, технический потенциал и финансовые ресурсы (около 10 млрд. долларов) на создании нового глобального источника энергии. Политический толчок практическому воплощению ITER был дан совместным решением Михаила Горбачева и Рональда Рейгана в Женеве в 1985 году при активном участии академика Велихова. В 1988 году США, ЕС, Россия и Япония приступили к проектированию ITER. (Сегодня американцы же свое присутствие в ITER обозначают, скорее, идеологически (научно), чем финансово: деньги на свой лазерный термояд они изъяли как раз из итеровских денег.) И все-таки в результате к 2001 г. был завершен технический проект реактора термоядерной мощностью 500 МВт. В настоящее время ведется подготовка к практическому строительству реактора. Площадки для строительства ITER предложены Францией и Японией. К проекту присоединились Китай и Южная Корея.
И тут проявилось еще одно качество Евгения Велихова – он харизматичен.
Сегодня ни один из российских академиков так прочно не ассоциируется в массовом сознании с самой профессией – ученый. Мне не раз приходилось сталкиваться с парадоксальной ситуацией, и не только в разговорах с инженерно-техническими работниками (синими воротничками), но даже и с вполне остепененными учеными, когда они не могли назвать имя нынешнего президента Российской академии наук. А вот на фамилию Велихов реагируют все: ну как же, знаменитый ученый! Мне даже кажется, что Евгений Павлович в этом смысле последний публичный ученый России.
Парадокс этот (или феномен, скорее), по-видимому, имеет много измерений и столько же объяснений. В том числе и чисто психологическое. «Когда касаются божественных начал (а какие еще события в обозримой истории человечества сопоставимы с проникновением в тайны самой материи?), люди нуждаются в персонификации этих ужасающих сил, чтобы сделать их более осязаемыми», – заметил как-то Даниел Белл, американский социолог. Не отсюда ли такой абсолютно непререкаемый до недавних пор, да и сейчас, хоть и не абсолютный, но очень высокий авторитет в обществе (обществе именно в народном, если можно так сказать, смысле) ученых-атомщиков: Игорь Курчатов, Андрей Сахаров, Анатолий Александров. В этом же ряду – Евгений Велихов.
Мало кто может сегодня так откровенно высказываться о проблемах не науки вообще, а о проблемах Академии наук, как это сделал несколько лет назад Велихов: «К сожалению, сейчас президиум академии практически устранился от решения важнейших государственных задач. Он полностью сосредоточил свое внимание на выбивании денег из правительства – это необходимо, но недостаточно. Он старается всемерно поддерживать фундаментальную науку – и это тоже правильно. Но нельзя забывать главное – всегда в момент кризиса академия активно помогала России, поэтому и Россия поддерживала академию. Без этого науке, а значит, и стране не выжить». И еще: «Я призывал сознательно перестроить работу, чтобы принести максимальную пользу стране».
